Илья Новак - Другое место

Свет, проходя сквозь загустевшую атмосферу, становился грязно-желтым, почти ржавым. Он висел в воздухе туманной пеленой и уже не озарял, но высвечивал , выхватывал из пространства отдельные предметы, скрадывая очертания остального.

– Я хочу работать! Отпустите, я могу работать! – Голос был молодой, сильный и звонкий.

Пан не пошевелился. В черных шариках, напоминающих матовую отливку из металла, а не глаза разумного существа, тонкими струйками плеснулись две спирали белых искр. Живая тележка вздрогнула и остановилась, когда пан придавил ее нижней конечностью.

– Отпустите!

Донесся писк рабской гусеницы. В тумане возникла темная масса, она медленно приближалась по широкой земляной дороге, окруженной ноздреватыми стенами бараков. Дверей в них не было, только отверстия разных форм и размеров – привлеченные криком, оттуда выглядывали полуголые люди. Они молча провожали взглядами гусеницу, которая медленно двигалась сквозь туман, как паром по реке.

Пан шевельнулся, тележка задрожала от боли. Сетка из тонких древесных прутьев придавала ее розовой мягкой плоти форму, удобную для наездников. Три хитиновых колеса повернулись, и пан обратился глазами к дороге. Его сопровождали два бригадира, как их называли в поселении Бра: вооруженный берцовой костью рыжий бородач и жилистая высокая женщина с длинными черными волосами.

– Не хочу, не надо!

На широкой спине гусеницы, внутри периметра из твердых роговых пластин с наждачной поверхностью, людей было столько, что грязные голые тела будто слиплись, склеились в общую неподвижную массу. Но один мальчик ухитрился перелезть через периметр и спрыгнуть. Тонкие разрезы, оставленные бритвенными краями пластин, змеились по его то ли очень смуглой, то ли очень грязной коже. Мальчик упал, поднялся и заковылял по дороге. С медленно удаляющейся гусеницы рабы смотрели на него безучастно.

Бородач шагнул навстречу. Мальчик, спотыкаясь и падая, подошел ближе, лег лицом на землю и прошептал:

– Я еще могу работать. Я буду работать.

Бригадир оглянулся на пана, скользнул взглядом по световой пленке между глазными шариками и замахнулся костью. С тихим чмоканьем на теле пана приоткрылись и тут же сомкнулись сморщенные стрекательные губки; почти невидимая, тончайшая белесая нить протянулась от них по воздуху, и бригадир вскрикнул. На его спине над копчиком возник ярко-красный нарыв, быстро разросся и прорвался кровью. Как лопнувшая мешковина, разлезлась кожа, за ней плоть, и обнажился позвоночник. Бородач упал, несколько раз дернулся и затих.

Сморщенные губки опять раскрылись, следующий плевок угодил мальчику в плечо. Паны могли изменять концентрацию клейкого яда, второй плевок оказался куда слабее. Мальчик скорчился, завопив, стал тереться предплечьем о землю.

По световой пленке медленно расплылись пятна разноцветных сигналов. На лице женщины-бригадира была ярость, но она тряхнула волосами и перевела хриплым от страха голосом:

– Маршрут некрупной особи корреляция пути пана.

Тем временем рабская гусеница проползла мимо и свернула к большому бараку с широким отверстием в стене. От крыши барака тянулись и исчезали в тумане покрытые зеленоватым налетом трубы. Гусеница приблизилась вплотную к отверстию, втянула в тело часть бритвенных пластин и наклонилась так, что люди начали падать внутрь.

– Твое имя?

Одеждой женщине служила лишь короткая грязная рубаха. Щиколотку левой ноги украшало большое ярко-красное пятно.

Мальчик встал на колени, снизу вверх глядя на пана.

– Ян.

– Ему это безразлично. Это я, Багир, – женщина осторожно прикоснулась пальцами ноги к боку бородача с прожженным позвоночником, – хочу знать, кого благодарить за смерть Самсона.

Со стороны большого барака донеслись слабые крики. Отверстие закрылось, гусеница, издав пронзительный писк, тронулась в обратный путь.

Ян смотрел то на пана, то на свое плечо, где дорожная грязь смешалась с кровью, влажной бурой кашицей покрыв оставленный ядом ожог.

– Он сказал, ты идешь с нами.

Живая тележка под паном дрогнула и, тихо шелестя колесами, поехала дальше. Бригадир заспешила следом.

Ян накрыл ладонью рану и пошел за ними. Мимо в обратном направлении проползла гусеница. Из барака донесся приглушенный толстыми стенами гул – там началась огненная газация.

Вот так он и выжил, Ян, темнокожий мальчик, про отца которого почти ничего не знала даже его мать, давно сгинувшая в сырости и вони одного из женских бараков поселения Бра.

На краю Бра, там, где начиналась дорога к городу, раскинулся ночной насест панов, а рядом стояли бревенчатый дом без окон и сарай из веток и полусгнивших досок. В доме жили бригадиры, в сарае поселились Ян и пришлый старик, а ночью там появилась тележка заезжего пана.

Тем вечером, дойдя до сарая, Ян увидел внутри человека с пятнистой головой и потерял сознание.

Утром оказалось, что раны перетянуты полосками грязной материи. Вокруг Яна, подпрыгивая и пританцовывая, расхаживал рослый тощий старик с головой, усеянной темными пятнами, между которыми росли длинные пучки седых волос. Брови, борода, завязанная внизу узлом, и усы тоже были седыми. В руках старик сжимал палку с железным наконечником – но не острым, а расклепанным так, что полоска железа образовывала зигзаг.

Старик прокричал:

– Нецки! Чистильщик. Зеленестиральщик. Вчера чернокожего привела бригадир. Такая злая. Кто ты?!

– Ян, – ответил мальчик.

Нецки нахмурился:

– Пот и пепел! Ян, вот так?! Почему ты тут?

– Не знаю, – произнес Ян, оглядываясь.

Здесь не было нар, которые поселенцы сбивали для себя в бараках, только устланный высохшей травой пол. В углу стояла живая тележка. Увидев ее, Ян встал.

– Чья она?

Нецки повернулся к тележке. Зигзаг на конце его палки прочертил замысловатую кривую в воздухе.

– Омнибоса. Омнибос – пан, Нецки – его чистильщик, а это его тележка. Почему Ян черный?

– Я… я не знаю. Я такого цвета. А кто ваш хозяин?

Старик шагнул к тележке.

– Не кричи, Черноян! У Чернояна очень громкий голос. Омнибос – он важный, да, Елена Прекрасная? Омнибос – он важнее всех остальных панов на планете.

– Это его имя – Омнибос?

– У панов нет имен, разве Черноян не знает этого? Паны не здороваются. – Голос старика вдруг изменился, стал вкрадчивым, словно заговорил какой-то другой, более разумный и спокойный человек, сидящий внутри его тела: – Наделенное разумом существо, здороваясь с другим разумным существом, дает понять, что идентифицировало его и приняло к сведению факт его присутствия в обозримом пространстве. Для панов приветствия бессмысленны. Их глаза, Ян. Они не видят. Не воспринимают пространство так, как воспринимаем его мы.