Аркадий Стругацкий - Летающие кочевники

А в это же самое время, летом (ибо январь в южном полушарии — самая середина лета) небольшой отряд из трех тяжело груженных джипов медленно двигался по каменистому плоскогорью северо-восточной Бразилии, направляясь из Монте-Санту в штат Пернамбуку. Конечной точкой их путешествия должен был стать Поко-да-Крус, где экспедицию ждал Этьен Бретта, талантливый и деятельный человек, не побоявшийся взвалить на себя все тяготы и ответственность правительственной компании по обводнению бразильских сертан — безжизненных, иссушенных зноем земель.

Головную машину вел негр. Он беззаботно поглядывал на дорогу, нередко совершенно терявшуюся среди уродливых нагромождений кактуса. Тогда он прибавлял скорость, и стебли кактуса ломались с упругим, хлюпающим звуком, так что светло-зеленый сок забрызгивал стекла. Человек, сидевший рядом с шофером, недовольно морщился.

Это был Мариано да Пальха, гидрогеолог, окончивший институт пять лет тому назад и уже имевший неплохой послужной список. Тонкие черты лица, смуглый цвет кожи и блестящие черные волосы выдавали в нем аборигена, а редкая и своенравная красота делала его похожим скорее на голливудского статиста, загримированного под настоящего бразильца.

Сзади разместились рабочие гидрологического отряда, нанятые еще в Монте-Санту.

Вторую машину вела женщина. Софи Берже, француженка, подписавшая контракт на три года, была тоже молода, опытна и тоже могла похвастаться послужным списком, но ничем кроме него. Мариано, ожидавший очаровательного гидрогеолога из Марселя, с непременным парижским носиком и пленительной грацией движений, был ошеломлен, увидев спускающуюся с корабля костистую рослую девицу. Он сухо представился и был не менее сухо принят.

Мариано никогда не спрашивал Софи о том, что заставило ее подписать контракт с Этьеном Бретта; впрочем, он ее вообще ни о чем не спрашивал, и молодые люди молча делали каждый свое дело, не обнаруживая ни дружелюбия, ни антипатий.

Платили обоим хорошо.

За рулем последнего джипа сидел Машадо, мулат, прекрасно знавший все местные наречия и сопровождавший Мариано в каждой его экспедиции. Сзади него погромыхивали ящики с продовольствием и экспедиционным снаряжением.

Внезапно из-за поворота вышли трое. Впереди шел ребенок лет шести, почти голый, если не считать двух тряпок — на плечах и на бедрах, бывших, по-видимому, когда-то рубашкой. За ним, понурясь, шла женщина, которой могло быть сколько угодно лет — от двадцати до пятидесяти. Замыкал шествие мужчина в ветхом пончо, болтавшемся на его плечах, словно на ветке сухого каатинга. Шедшие посторонились, пропуская пылящие машины.

Софи опустила боковое стекло и с любопытством разглядывала людей, нагруженных нехитрым деревенским скарбом. Она проехала еще несколько метров, затормозила и высунулась из машины.

— Машадо! — крикнула она, оборачиваясь к следовавшему за ней джипу. Что это за мумии и куда они бредут? Они же помрут в дороге, не добравшись даже до Байи.

Мулат тоже затормозил, приоткрыл дверцу машины и посмотрел назад. Трое медленно выбирались на дорогу.

— Я тебя спрашиваю, — нетерпеливо крикнула Софи, — кто это такие? Почему они бродят по дорогам?

Она не в первый раз замечала, что Машадо неохотно отвечает ей, если вопрос не относится непосредственно к работе. Вот и сейчас Машадо посмотрел на нее из-под полуопущенных век и коротко, тяжело бросил:

— Флагеладос.

Спрашивать еще раз было бессмысленно, и Софи резко откинулась на сиденье и рванула свой джип вперед. Машадо подождал, пока она отъедет на почтительное расстояние, и окликнул путников:

— Эй!

Обернулся только ребенок. Машадо быстро нащупал у себя за спиной мешочек бобов и жестянку с оливковым маслом. И швырнул их малышу. Мальчонка бросился к подарку и упал голым пузом на столь неожиданно обретенные сокровища. Машадо отъехал метров сто и обернулся — малыш не решался подняться, словно кто-то мог отобрать у него еду. Флагеладос. Откуда эта белая лошадь могла знать, что это означает? Так звали местных крестьян, и в переводе на любой европейский язык это означало «многострадальные».

Как ни медленно передвигались машины, к полудню небольшой отряд уже достиг неглубокого ущелья, по дну которого протекала Васа-Баррис. Слева виднелись руины, поросшие зарослями каатинга, еще дальше белели домишки убогого поселенья. Мариано да Пальха остановился.

— Первый лагерь тут! — крикнул он.

Софи вылезла из машины, разминая затекшие ноги, потом порылась в своей дорожной сумке и достала планшет. Местечко называлось Канудус, и это был район предполагаемого затопления. Несколько дней придется проторчать здесь, предварительные изыскания и все такое. Вот и палатки уже начали натягивать.

Мариано объяснялся с рабочими, и Софи решила, что она может позволить себе десятиминутную прогулку после тряски в вонючей машине. Тропинка вилась среди развалин. Софи натянула куртку, чтобы не ободраться о колючки, и медленно двинулась вперед. Справа высился неуклюжий каменный крест, у подножия его грелась серая крупная ящерица. Софи подняла камень и швырнула его в ящерицу, не столько из природной брезгливости, сколько от постоянного внутреннего раздражения, которое не покидало ее в этой проклятой стране. Ящерица метнулась в сторону, и Софи, приблизясь, смогла различить надпись. Первое слово было непонятным — во всяком случае, оно было написано не по-французски; затем следовала дата — 1893, и четыре буквы: А.М.М.К.

Крест был выщерблен круглыми дырочками, словно в него долго и упорно стреляли.

Софи пожала плечами и вернулась обратно.

Время до ужина пролетело быстро: дел было много, и когда тропическая темнота стремительно опустилась на лагерь, Мариано вспомнил, что надо готовиться к радиосводке. Пока Машадо менял аккумуляторы, да Пальха набрасывал в блокноте донесение в Национальный департамент по борьбе с засухой. Он был слишком занят, чтобы обратить внимание на какую-то особую угрюмость и без того мрачноватого Машадо.

Софи не сиделось в палатке, и она вышла к чадящему костру, в который рабочие беспрерывно подкидывали сухие побеги кактуса и кривые, колючие ветки. Жара от такого костра было не много, но пряный дым разгонял насекомых. Софи велела принести себе складной стул и расположилась у огня.

Из палатки Мариано доносился писк морзянки, свист, вой и всякая радиокутерьма. Машадо сидел у входа, подвернув под себя ногу, и Софи вдруг показалось, что он подслушивает. С одной стороны, Мариано не мог передавать ничего такого, чего нельзя было бы слышать даже простому носильщику, с другой стороны, между Мариано и меднокожим мулатом существовала какая-то давняя привязанность.