Виктор Войников - Белая волна

Пламя свечи качнулось от неуловимого движения воздуха. Легкий сквознячок непонятно как умудрился забраться сюда, в самые дебри катакомб и теперь безнаказанно бродил по бесконечным подземным коридорам, забираясь туда, где несколько десятков лет не было человека. — …поверьте мне! — он говорил торопясь, захлебываясь в словах, сбиваясь на скороговорку. Кто-то из ребят Скифа заботливо укрыл мальчишку расстегнутым спальником и дал ему кружку с кофе. Он давно должен был согреться, но его била мелкая дрожь. Остывший кофе в алюминиевой кружке был покрыт рябью мелких волн как море в трехбалльный ветер, — Я видел сам… Я слышал, как кричал Лера, когда она догнала его… Она чуть не достала меня. Она жгучая. Жгучая как… Она похожа на… Белая. Она белая. Белая, как… волна. Белая волна. Она чувствовала нас… Напала на Голландца. Белая волна убила их. Она их убила. Она убила их всех. ВСЕХ ДО ЕДИНОГО… Она убьет любого. Там больше некого искать. Скажите им, чтобы они больше никого не искали. Искать некого. Она убила их всех. Объясните это Вашим диггерам…

— Спелеологам, — мягко поправил я, — Спелеологам искусственных пещер. Или — спелестологам. Скиф приходит в ярость, если его называют диггером.

— Скиф?

— Скиф, — я говорил спокойно и неторопливо. Мальчишке здорово досталось от Системы. Расспрашивать его, пока он хоть чуть-чуть не придет в себя — бесполезно.

Торопиться и давить нельзя. Иначе он будет продолжать болтать всякую ерунду.

Терпение. Терпение, спокойствие и доброжелательность, — Такое уж у него прозвище.

Это тот человек, чья команда нашла тебя. Он очень опытный спелеолог. Один из лучших в «Поиске».

— Спелеологи?.. Они меня искали?.. Как они узнали, что я потерялся?

— Никто тебя не искал. Тебе повезло. Они наткнулись на тебя случайно.

Мальчишке действительно повезло. Его нашли неподалеку от Кривых Ворот. Это — один из самых безлюдных районов катакомб. То, что туда решили заглянуть ребята Скифа, было случайностью. Везением. Очень редким совпадением.

— У… у меня тогда перестал светить фонарик. Не знаю. Наверное, батарейка села.

Или перегорела лампочка. Не знаю. Я. Я бежал… Мы. Я и Лера. А она гналась за нами, потом Лера споткнулся и она… Он еще кричал. Он долго кричал… Потом…

Я не знаю. Я понял, что не знаю где я. Не знаю дороги обратно. Я пытался рисовать на стенах метки, как Голландец. Потом я запутался. Сбился… Я все равно не знал куда идти… И я все ждал, что она появится снова. Колодцы. Не подходите к колодцам! Там — опасно… Я заблудился… Потом погас фонарик.

Темнота. Это было очень страшно, — его голос перешел в свистящий шепот, — Темнота и тишина…

Я с сочувствием кивнул.

Тени плясали на желтом ракушечниковом потолке в такт дрожанию пламени. Тишина притаилась рядом, в зыбком сумраке за колышущейся гранью света.

Бедолага. Пережить такое…

Система беспощадна к одиночкам. Если неподготовленный человек остается здесь один — катакомбы вцепляются в него мертвой хваткой. Плотная, непробиваемая темнота. Вязкая тишина ракушечниковых стен, в которой без эха тонет любой звук.

Система способна творить совершенно невероятные вещи с сознанием. Сочетание одиночества, темноты и абсолютной тишины может порождать жуткие видения, окружая человека хороводом его же страхов. Одиночке всегда неуютно в Системе. Даже если есть свет и дорога наверх хорошо знакома.

А этот парнишка, одному Богу известно, сколько часов блуждал по многокилометровой путанице коридоров, постепенно теряя надежду найти выход.

Потом у него сломался фонарик. Он остался в темноте. В полной темноте. В полной тишине. В холоде равнодушного молчания Системы, превратившейся в гигантскую могилу, в огромный многокилометровый склеп без выхода. Остался наедине с пониманием, что выход ему не найти.

Ему невероятно повезло. Его нашли. Человек, оставшийся в катакомбах без света, обречен на смерть так же неотвратимо, как если бы он прыгнул с небоскреба.

Разница только в длительности агонии. В Системе можно умирать сутками, иногда — неделями.

— А что со мной будет… теперь?

Я пожал плечами.

— Сейчас, ты в полной безопасности…

Мы сидели на Млышке. На базе Скифа. В катакомбах базами называют укромные залы-тупички.

Тут можно спокойно поесть, выспаться и просто поболтать, пока на примусе закипает котелок с чаем. Обычно это несколько залов, один из которых по совместительству служит «кухней», «столовой» и «гостиной», а остальные — «спальнями».

По тысячекилометровому лабиринту катакомб разбросаны сотни таких мест — от старых партизанских лагерей времен оккупации Одессы, до совсем новых, появившихся в последнее время. Млышку обустроили в конце 80-х. Своим именем она была обязана скромным размерам и пропущенной букве в названии, написанном на стене «кухни».

На Млышке мы были одни. Скиф со своей командой занимался поисками пропавшей группы. Судя по ходу поисков, базе предстояло пустовать еще долго. Оставлять здесь мальчишку одного, наедине со всеми своими страхами не хотелось.

— Вот что. Команда Скифа сейчас занята, а наверху уже за полночь. Отведу-ка я тебя на базу Трилистника. Сейчас там мои ребята. Накормят тебя ужином, а завтра доставят наверх. В целости и сохранности.

— А Вы разве не со… Скифом?

— Нет, у меня своя группа, но я довольно долго ходил под землю с поисковцами, — я улыбнулся, — С их легкой руки меня и называют Батом.

— А я — Руслан.

— В первый раз в катакомбах?

— Нет… — Руслан посмотрел на язычок пламени, пляшущий над фитильком свечи. Он не смотрел в темноту за неровный полукруг света, — наверное, это где-то уже пятый раз. Но раньше Голландец водил нас в другой район… Знаете, такой большой прямоугольный пролом под берегом, у лимана? Там катакомбы совсем не такие, как здесь. Они высокие и почти без завалов. Мы останавливались на базе, там, где на стене нарисован такой кирпич с крылышками.

— А где вы остановились в этот раз? — я невольно затаил дыхание. Такие сведения могли пригодиться Скифу в поисках пропавшей группы.

— Не знаю. Знаете, такая база. Из двух залов. В первом зале — такие «стол» и «скамейки» из кусков ракушечника. Ну, как на этой базе. Во втором зале — просто такая пещерка, в которой можно спать. Сам вход на базу очень тесный. Кажется, над ним что-то было нарисовано…