Джулия Джонс - Пещера Чёрного Льда (Меч Теней - 1)

Стыд сжигал Райфа заживо. Сколько времени пройдет, прежде чем Инигар возьмет зубило, назвав про себя его, Райфа, имя?

Чьи-то тяжелые шаги заскрипели снаружи по снегу, и дверь печного дома распахнулась. Холодный ветер ворвался в комнату, сразу выстудив ее, и внутрь вошли четверо бладдийцев. Суровые, увешанные оружием, они остановились у порога, оглядывая комнату. В печном доме сразу сделалось тесно. Дхуниты, все как один, замерли, опустив руки на полутораладонные рукояти своих длинных мечей. Вилл и Брон в своем углу незаметно подобрались, готовясь к худшему.

Райф чувствовал, что все внимание бладдийцев приковано к нему. Их серые и голубые глаза вглядывались в серебряный обруч у него на голове и серебряный колпачок тавлинки. В этих глазах была ненависть.

Бладдийцы, гладко выбритые, с длинными косами, похожими на просмоленные веревки, резко отличались от всех других кланников. Свои кожи они красили по-иному, и оружие у них было тяжелее. Видя их с близкого расстояния, Райф понял, что недостаточно хорошо узнал их на Дороге Бладдов. Клан Бладд таил в себе большую силу.

- Закрой дверь, Чокко, и пусть твои ребята погреют бока у печки, сказал Дафф, став между дхунитами и бладдийцами.

Человек по имени Чокко поднял одетый в перчатку кулак.

- Нет, хозяин печи. Этого дела нельзя уладить пивом и теплыми кирпичами. Наш клан ранен, и кровь еще свежа.

- Оставь это снаружи, Чокко. Нет преступления тяжелее, чем нарушение закона печи.

Чокко покачал своей массивной головой:

- Я тебя уважаю, хозяин печи, знай это. И пришел сюда не за тем, чтобы драться с Дхуном. - Он и предводитель дхунов обменялись долгим жестким взглядом. - И все же в эту ночь я буду драться. Я должен. Мое сердце не даст мне покоя, пока я не пролью кровь Черного Града.

Испуганный шепот прошел по комнате. Лица дхунитов потемнели, женщина из Гнаша опустила руку на пояс с тремя кинжалами. Скарпийцы, вассальные союзники Черного Града, ощетинились, как боевые псы. Вилл и Брон Хоки скинули тулупы и с суровым достоинством вышли на середину.

Райф под столом стиснул рукоять отцовского меча. Сердце его колотилось, но в то же время он испытывал чувство, близкое к облегчению. Вот, значит, чем все кончится - боем с бладдийцами.

- У печного закона две стороны, Чокко, - сказал Дафф, стоя на месте и преграждая бладдийцам доступ в комнату. - Если люди греются у моей печи, не нарушая мира, я никому не позволю вывести их вон против их воли.

- Храбро сказано, хозяин печи, - сказал Вилл Хок, подходя к бладдийцам. - Но мы - Черный Град, мы не прячемся и не скрываемся, и если Бладд хочет помериться с нами силой, пусть будет так. - Последние слова были обращены к Чокко, и свет в доме как будто потускнел, обведя их двоих невидимой чертой

Чокко даже не моргнул в ответ - казалось, будто он не дышит. Потом заговорил, обращаясь к Виллу Хоку, но так, чтобы его слышали все:

- Наш вождь прислал собаку в Гнаш - лагерь у Лосиной тропы, - чтобы известить нас о том, что совершил Черный Град. Собака околела в тот самый миг, когда я снял письмо с ее ошейника, потому что бежала без отдыха два дня и одну ночь. В письме говорилось о засаде у Дороги Бладдов и о том, как три дюжины наших женщин и детей были затравлены, как звери, и перебиты на снегу.

По комнате прошел звук, напоминающий шелест листьев на ветру. Дафф закрыл глаза и прикоснулся к векам Пара из Гнаша тихо вознесла молитву Каменным Богам. Женщина из Баннена коснулась черной чугунной подвески с порошком священного камня, тихо выдохнув: "Дети". Даже дхуниты опустили глаза.

- Ты лжешь, Чокко из Бладда, - заявил Вилл Хок. - Мой клан не стал бы убивать женщин и детей.

Бладдиец, стоящий рядом с Чокко, вышел вперед.

- Мы не лжем. И вождь наш не лжет. Бладд говорит правду, как бы горька она ни была.

Чокко сжал руку своего кланника, не дав ему обнажить меч, и сказал:

- Это правда, черноградец. Ты убедишься в этом, когда дело рассудят наши клинки.

Щека Велла дернулась, и глаза блеснули при свете, идущем от печи. Грудь Райфа напряглась, как туго натянутый лук. Вилл повернулся к нему:

- Скажи, что они лгут, Райф Севранс, чтобы я вступил в этот бой, гордясь своим кланом.

Все взоры обратились к Райфу. Бладдийцы, сразу поняв смысл воззвания Вилла, уставились на него с такой злобой, что Райф чувствовал их взоры, как удары. На один жуткий, невыносимый миг в комнате настала полная тишина. То, что знал Райф, обрекало на позор их всех. Бладд и Черный Град все равно будут драться, это ясно, но может ли он послать Вилла и Брона в бой, лишив их чести? Четверо мощных бладдийцев в расцвете сил против трех черноградцев, из которых двое - зеленые новики!

Они все погибнут - он, Вилл и Брон.

Райф сглотнул, собираясь с духом. Выше клана нет ничего. Сам он не значит ничего, душа его уже загублена, но Вилл и Брон не станут драться на основе его лживых слов.

Он встал.

- Мы сделали то, что должны были сделать.

Все ахнули. Бладдийцы обнажили клинки. На лице Вилла Хока Райф видел свою смерть и знал, что ему никогда не простят только что произнесенных слов.

Вилл боролся с правдой лишь одно мгновение, но когда опять повернулся лицом к бладдийцам, это был уже не тот человек.

- Придержите вашу сталь, пока мы не выйдем наружу, - сказал он твердо и в то же время устало. - Незачем громоздить одно зло на другое. Брон, твоя годовая присяга Дхуну еще в силе. Это не твой бой.

Брон покачал головой.

- Сегодня я черноградец.

Лицо Вилла исказилось от боли, но он преодолел ее и сказал:

- Что ж, сын, пойдем. Сразимся за свой клан.

Отец с сыном двинулись к двери, и Райф последовал за ними. Вилл Хок, услышав его шаги по камню, обернулся и вскинул руку:

- Нет, Райф Севранс. Сиди на месте. Пусть лучше бладдиец вырежет мое сердце, чем я стану драться бок о бок с предателем.

С этими словами Вилл вышел. Бладдийцы и Брон устремились за ним, и кто-то закрыл дверь.

Райф, словно призрак, продолжал шагать медленно и неудержимо.

Ангус обхватил его поперек груди, и Дафф, задвинув засов, пришел Ангусу на подмогу. Райф не уступил. Как ни держали они его, орудуя и руками, и ногами, остановить его они не смогли. Райф бил их и сам получал тумаки, но это казалось ненастоящим, точно во сне. Главным для него была дверь. Он ни разу не усомнился в том, что дойдет до нее. Он взял на прицел ее сердце из дуба и железа, словно это была дичь. Она принадлежала ему, и он не собирался от нее отказываться. Если бы Ангус с Даффом знали это, если бы он мог им это объяснить, они бы его отпустили. Но они не знали, поэтому он дрался с ними, и все трое терпели урон понапрасну.

Порой он видел себя как бы со стороны. Один дхунит держал руку на ладанке, точно наблюдал нечто невообразимое, вроде Каменного Бога, сошедшего на землю ради мщения. У скарпийца был испуганный вид.