Николай Эдельман - Когда рухнет плотина

- Ну да... Но вы не берите в голову. Одно ваше слово - и я дам своим отбой. А ксива эта... Нет, мне такие провокации не нужны. Наверно, Орел грузит. Или этот козел, Моллюсков. У него самого крыша едет, а он и генералу мозги компостирует. А в общем, мы с этим базаром разберемся, и как все перетрем, вас, это... поставим в известность. А что вы вообще у Курбатова забыли?

- Хватает же у вас нахальства лезть в чужую жизнь, а потом так невинно спрашивать!

- У вас тоже, - усмехнулся он. - У вас тоже. Не, я серьезно. Мне интересно. Вы такой демократ, типа того...

- Я все-таки журналист. Должен выяснять, у кого какие виды.

- Ну, и что он?

Я пожал плечами.

- Черных хочет из города гнать. Говорит, что хоть завтра может начать.

- Завтра? Ну да... Все к тому... А как, с кем?

- В такие подробности он меня не посвящал. А вы что, хотите поучаствовать?

- Я должен быть в курсе. Сами понимаете, новые разборки... Меня в них тоже втянут, никуда не денешься. И ещё вопрос, на чью сторону встать. Мне нестабильности не надо.

Его ещё ожидал десерт - торт c нарезанным кружочками киви в желе, кофе, мороженое.

- Но вы тоже это, должны пойти нам навстречу, - сказал он, поглотив торт. - Перестаньте в натуре копаться в чужих делах. Все мы это, не безгрешны. Что вы кому своим расследованием докажете? Ну допустим, засадят меня. Завод отойдет поркинской группировке. Вы лучше на них наезжайте. Если я - мафиози, то они... даже не знаю, как их назвать. Отморозки, полная беспредельщина.. Они всех поувольняют, наши это, социальные программы свернут. Вы этого добиваетесь? Не ворошите прошлого, а то я в вас конкретно разочаруюсь!

Он легко поднялся из-за стола, несмотря на то, что только что умял крайне плотный обед, и размашисто хлопнул своей ладонью по моей.

- Ну, успехов! Вы конкретно, если там какая нездоровая тема, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне! Такие люди нам нужны. Да, кстати, во вторник в Дворце Культуры открывается моя выставка. Тоджинские пейзажи. Летом писал. Заходите, я вам приглашение пришлю.

Он направился к выходу, шкаф с бритым затылком поспешил вслед за шефом, заметив, что Дельфинов всунул в зубы сигарету, поднес ему горящую зажигалку, второй - пижон - почти не глядя, бросил официанту пачку денег и последним покинул кафе. За окном снова заиграли прерванные на середине "Flowers on the Wall", и "Шестисотый", не издавая никаких других звуков, словно его приводила в действие музыкальная энергия, укатил. Я тоже поспешил расплатиться и, в последний раз взглянув на хорошенькую девушку, сверкавшую черными глазами, вышел под густо валивший снег.

5.

Смысл намеков Дельфинова был совершенно ясен: через мое посредство он надеялся довести до сведения Дубаса, так сказать, моего фактического работодателя, что готов с ним сотрудничать, несмотря на альянс с Орлом, которого финансировали враждебные Дубасу структуры, в том числе упоминавшийся Дельфиновым "Инженер-банк". Вероятно, Дельфинов надеялся найти у Дубаса деньги для выкупа акций Светлоярской ГЭС. Люди обычно все меряют своими мерками, и привыкший все покупать за деньги алюминиевый босс, естественно, полагал, что расследование его прошлого я провожу по заказу Дубаса. Отчасти, конечно, он был прав, ведь если бы Дубас относился отрицательно к этим материалам, они бы не появились в газете. А так, глядишь, тоже сгодится в войне компроматов, и утешаться я мог только тем, что мои материалы хотя бы не фальшивка. Другое дело, что добывал я их на свой страх и риск, не получая ни дополнительного вознаграждения, ни каких-либо гарантий безопасности.

И не сказать, чтобы расчеты Дельфинова были ни на чем не обоснованы. Дубас, как и прочие, легко забывал о своих принципах, когда речь шла о выгоде. Если союз с Орлом нужен Дельфинову исключительно в тактических целях, чтобы сбросить Барабанова, а дальше их дружба - до первой размолвки, если "крестному отцу" нужен карманный губернатор, а не сильный, одиозный и непредсказуемый популист, тогда естественно его желание сразу после выборов наладить связи с противниками Орла. В крае переплеталось столько интересов, а интриги в Москве были настолько запутанными, что согласие между Дубасом и Дельфиновым не казалось чем-то фантастическим.

За этими мыслями я не забывал поглядывать по сторонам. Утром я слежку за собой не обнаружил, но если принять во внимание, какая тяжесть была в голове... Теперь, правда, Дельфинов сам признался, и либо вовсе отозвал тайный конвой, либо действует особенно изощренно. Так или иначе, никакого хвоста я не мог обнаружить. Река, не обращая внимания на снегопад, мощным потоком неслась к Ледовитому океану. За мутной вуалью непогоды едва просматривались округлые очертания правобережных сопок с розовым шрамом карьера. Мокрый снег хрустел под ногами, облепил пухлыми белыми лоскутками ветви деревьев, и те нависали над головой ажурным сводом. Еще раз оглянувшись и не увидев поблизости ничего подозрительного, я достал сотовый и позвонил Эльбину. Тот, наконец, добрался до дома.

- Значит так, Виталий, - сказал он своим уверенным голосом. - У меня для тебя серьезная информация, но по телефону она не передается. Приезжай немедленно. Все понял?

Таким тоном он со мной ещё никогда не разговаривал. Обычно информацию приходилось вытягивать из него клещами, а чтобы он захотел со мной поделиться... даже потребовал, чтобы я его выслушал... это что-то новенькое. Я не стал терять времени, да и под снегопадом без шапки неприятно, поэтому быстренько поймал машину и отправился в гости.

Ехать нужно было по проспекту Славы, но неподалеку от площади Ленина (бывшей Преображенской, как сообщала мемориальная доска на углу) мы уткнулись в неожиданное препятствие. Оказывается, коммунистический митинг ещё продолжался. Дом Эльбиных находился почти сразу за площадью, и я решил, что быстрее пройти её насквозь, чем объезжать. Митинговали прямо перед Краевой думой, бывшим крайкомом партии. Народу собралось не то что бы много, но в общем - немало, тысяч десять. Поверх выцветших красных флагов и лозунгов красовалась огромная вывеска недавно открытого фешенебельного казино "Таежное золото", а чуть ниже бежала световая волна по лампочкам вокруг выставленного на наклонном постаменте шикарного "мерседеса". В казино я не был, но говорили, что посетителям за особую плату предоставлялась оригинальная услуга: можно было поужинать за столиком с прозрачной столешницей, под которой лежит обнаженная девушка. И на фоне этой витрины дикого рынка озлобленные люди на трибуне что-то кричали в толпу, но дрянной мегафон искажал их слова до полной неразборчивости, оставляя только интонацию патологической ненависти. "Сейчас... мне... автомат на грудь... И я... как в сорок первом... под Москвой... давить их..." - распинался оратор, которому в сорок первом вряд ли было больше пяти лет. Это был Коркин, лидер местных коммунистов, выделявшийся своим необычным лицом - сплошные выступы с глубокими провалами между ними, как будто его разрезали и небрежно склеили заново. Толпа в основном состояла из пожилых, многие были одеты в уродливые пальто эпохи Москвошвея, на головах у женщин - бесформенные вязаные береты или засаленные серо-коричневые шерстяные платки, из-под которых выбивались седые пучки волос. Некоторые нацепили на грудь красные банты. Под ногами в грязи, натасканной подошвами с окружающих газонов, таял снег.