Николай Эдельман - Слет

Потом все стали выползать на свежий воздух и разбредаться. Земля уже заметно шаталась под ногами. Было совсем темно.

- Заходи ко мне, - сказал Новгородцев на прощание. - Выпьем водочки, песни попоем.

- Хорошо, - согласился я. - А где ты стоишь?

- На костре у "Облома". Это там, за сценой, около ручейка, - он махнул рукой в том направлении.

6.

Витька предложил нам с Аленкой:

- Пойдемте к сцене. Концерт уже идет. Посмотрим, что там творится.

- Только надо взять что-нибудь с собой, - заметил я.

- Да, разумеется. Портвейн, наверное. Разольем его во фляжки.

Когда эта работа была в самом разгаре, невдалеке появился приближающийся свет фонарика.

- Прячь бутылку! - скомандовал Витька.

Сразу не сообразив, я поставил бутылку к шмотнику и встал так, чтобы загородить её ногой. Но вышедший к палатке Адам (на самом деле его звали Алексей) все равно заметил емкость.

- А что это вы тут пьете? - поинтересовался он.

- Надо было прятать бутылку в шмотник, - недовольно шепнул Витька.

Я не разделял его досады, поскольку не видел, почему бы мне не налить Адаму. Глядишь, и он чем-нибудь в ответ угостит. Я налил ему, а заодно и нам пришлось выпить за компанию.

- Интересно, что это за мерзость я принес? - поинтересовался я, перед тем как отхлебнуть. - А ничего. Портвейн как портвейн. Бормота как бормота. Бывает и хуже.

Витька, прежде чем выпить свою дозу, понюхал, поморщился и вздохнул.

- Ой, не могу я это пить без закуски, - сказал он. - У нас нечем закусить? Юрик, можно я тобой занюхаю?

Я не был в восторге - обычно занюхивают волосами какой-нибудь девушки, но сейчас ни одной поблизости не было. Витька набрал в грудь побольше воздуху, как будто собирался исполнить смертельный номер, помедлил секунду, а потом выхлебал все из кружки одним залпом и тут же сунул нос в мои волосы и сделал несколько вдохов.

- Ух, - сказал он, отдышавшись. - Теперь можно идти.

- Спасибо, Юрик, - сказал Адам. - Я тебя тоже угощу. Знаешь, что у меня есть?

- Что?

- Амаретто. Это миндальный ликер. Очень вкусная вещь. Я тебе обязательно дам.

Ну что же. Если он хочет менять бормотуху на миндальный ликер, я ничего против не имею. Мы с Витькой спрятали наполненные портвейном фляжки в карманы и отправились к костру, намереваясь захватить Аленку и Некрасова и двинуть к сцене. Но произошла маленькая задержка. К костру подошло некоторое количество людей, а с ними - Александра Владимировна. Есть такие девушки, в присутствии которых я размягчаюсь, таю, млею, превращаюсь в какое-то неизвестное химикам бурое вещество и теряю разум, и остается только глазеть обалдело, разинув рот и не в состоянии произнести ни слова. А. В. (не знаю, как повелось, что её звали именно по имени-отчеству, а не просто Алькой или, скажем, Шурой) была, несомненно, первой из них. Она была такая красивая, что я даже не буду пытаться её описать - все равно ничего не получится.

- Здравствуй, Юрочка, солнышко, - сказала она, когда я подошел к ней.

- Здравствуй. Очень рад тебя видеть, - ответил я. - Можно я тебя поцелую? - и не дожидаясь её разрешения, наклонился к её щеке.

Поленов, уже несколько времени о чем-то говоривший с ней, сказал с некоторым удивлением:

- Ах, вот как это у вас, - и тоже поцеловал её.

Я аж удивился своему нахальству.

- Где вы стоите? - спросил я у А. В.

- Еще не знаю, - ответила она. - Мы только что пришли.

- Понятно, - мне очень хотелось, чтобы она жила где-нибудь поблизости, но в открытую говорить этого не стал - в конце концов, я тоже всего лишь гость на этом костре, и не мне приглашать кого-либо на нем становиться. Я ещё несколько минут постоял рядом с ней, а потом Витька сказал:

- Ну что, идем?

- Ага. Идем. Еще увидимся, - сказал я Александре Владимировне. Жалко было её покидать, но похоже, ей сейчас было не до меня.

И мы, наконец, отправились к сцене. Я сохранял полную ясность мышления (или так мне казалось), но все предметы уже прыгали перед глазами, а тело избавилось от лишнего веса и приобрело особую легкость - началась стадия "летящей походки". Я так и летел над землей, почти не касаясь её ногами, но несмотря на это, спотыкался обо все корни, встречающиеся на пути. Но это были мелочи по сравнению с тем, что началось, когда мы добрались до тропинки. Я потом долго удивлялся, как я ухитрился не начерпать этой глиняной жижи, в которую превратилась тропинка, полные сапоги. Я пытался идти по краю, где было не так размешано и не так глубоко, но то и дело сапоги начинали скользить по грязи, я терял равновесие и пытался опереться на Аленку, рискуя и её утащить за собой, говоря при этом каждый раз: "Как я пьян!", так что она в конце концов не выдержала и сказала:

- Юра, ну нельзя же столько пить.

- Кто говорит, что я много выпил? - ответил я уже заплетающимся языком. - Разве это много?

- Я не говорю "много", я говорю "столько", - ответила она. - Надо пить или больше, или меньше, а столько нельзя.

- Понятно, - сказал я, споткнулся об ещё один не замеченный корень и опять произнес: "Как я пьян!"

- Похоже, это действительно судьба, - сказала Аленка.

В ответ на её замечание меня прорвало.

- Я вообще не знаю, как ты ещё можешь терпеть разных раздолбаев и алкоголиков вроде нас с Витькой, и какое удовольствие тебе доставляет заботиться о них, - говорил я. - Я не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать - сейчас я слишком пьян... Тьфу, черт! Короче, что я хотел сказать: Аленка, ты - просто ангел, и я не знаю, сколь многим я тебе обязан... - в этом месте, помнится, я сделал попытку её поцеловать, но не помню, позволила ли она мне это или нет. Есть у меня такая слабость - как напьюсь, лезу ко всем девушкам целоваться. - Но в общем, я все это к чему говорю: пусть я буду проклят, если ещё раз скажу "Как я пьян".

И, по-видимому слово свое сдержал. Теперь я только тихо, но все-таки довольно внятно, повторял всю дорогу, и к месту, и просто так: "Блядские хоббитцы! Блядские хоббитцы!" То ли мне уже так хорошо было, то ли эта фраза особенно понравилась.

7.

Народа перед сценой было много, и ту грязь, которая была, когда мы приехали, успели превратить в сплошное болото, в котором сапог увязал до половины и с трудом выдирался обратно. Сесть здесь было некуда, и пришлось оставаться на ногах. На сцене ещё шло приветствие, но как раз в тот момент, когда мы пришли, к микрофону подошел ведущий и заплетающимся языком спросил, нет ли у кого-нибудь из присутствующих каподастера. Он был тоже пьян - очень откровенно и неэлегантно - и даже не делал попыток скрывать это, а наоборот, выпендривался ещё сильнее.

В публике никто не выражал желания расстаться с каподастером, и ведущий стал настойчиво уговаривать народ, обещая тому, кто принесет каподастер, налить кружку водки.

- Пойду, дам им, так и быть, - сказал Некрасов, вытаскивая из кармана каподастер, и начал пробираться через толпу.