Николай Эдельман - Зверюшки

Однако, этот новый мир следовало хотя бы осмотреть, и Н., невзирая на боль, поднялся и сел на краю нар. Вся его одежда была на нем, только ремень исчез, и из карманов пропало все содержимое. На ногах были ботинки, но почему-то без шнурков.

Почти сразу же он обнаружил, что находится в этом мрачном помещении не один. На противоположных нарах сидел какой-то человек с изможденным и, как показалось Н. в полутьме, черным лицом. Его взгляд следил за Н. без особого интереса, но все же внимательно.

Очевидно, он уже давно наблюдал за Н., но не делал никаких попыток начать разговор. Н. пришлось брать инициативу в свои руки.

- Где я? - спросил он. - Что это такое?

- А вы никому не скажете? - прохрипел человек напротив.

- Нет... - машинально произнес Н. Тогда незнакомец едва заметно похлопал по нарам рядом с собой, и Н., сморщившись от боли, перебрался через проход. Оказавшись рядом с соседом, он почувствовал, как у него слабеет в промежности - настолько ужасен был вид собеседника. Один его глаз заплыл, лоб иссечен шрамами, рваная одежда едва прикрывала грудь, тоже покрытую кровавыми царапинами, ладонь левой руки изуродована, как будто попала под пресс, и два пальца на ней превратились в кровавые лохмотья. Судя по произношению незнакомца, во рту у него недоставало половины зубов. На тех же нарах, рядом с сырой стеной, неподвижно, словно бесформенная гора тряпья, лежал ещё один человек, повернув лицо к стене. Над головой, на втором ярусе нар тоже кто-то был; Н. слышал над собой скрип досок и еле слышные стоны.

Пригнувшись к самому уху Н. и обдавая его зловонием гниющих ран, изувеченный незнакомец прошептал:

- Вы находитесь в изоляторе номер один Службы социального карантина Края. А что вы спрашиваете? - вдруг округлил он глаза. - Может, у вас и допуска нет?!

- Социального карантина..? - невпопад переспросил Н., почувствовав немедленное желание проснуться. Он в самом деле оказался в другом мире там, где он жил всегда, таких вещей не могло существовать. Подумав об этом, он внезапно вспомнил сцену у реки, Алину, бегущую к переезду, и им завладело непреодолимое желание узнать, что случилось с подругой. Он бросился к двери и заколотил в неё кулаками. Волны грохота заполнили все помещение, отражаясь от стен, возвращаясь к своему источнику и сами собой усиливаясь.

- Да вы что, спятили?! - истерически завопил тот же самый человек, который заговорил с Н. - Немедленно прекратите!

Не успел он закрыть рта, как загремел засов и дверь распахнулась. На пороге стоял здоровенный детина с огромными кулаками и полным отсутствием интеллекта в лице.

- Кто стучал?! - проревел он, хотя всякому было ясно, что в дверь колотил Н., ещё не успевший вернуться на свои нары.

- Я, - неохотно признался Н. Вид и интонация пришедшего не обещали ничего хорошего.

Но к его удивлению, верзила как-то сразу потух.

- А, это ты... - вяло пробормотал он. - Нельзя стучать в дверь, сказал он не очень убедительно. - А, кстати...

Он исчез так же стремительно, как появился, но через пару минут вернулся с картонной папкой под мышкой. Из папки он извлек несколько листов и протянул Н.:

- На, распишись.

Н. принял бумаги и проглядел слепой текст, поднеся его почти к самому лицу. Сверху лежала стандартная форма о том, что подписавшийся несет ответственность за разглашение сведений, составляющих тайну Великой Редакции. В своей жизни ему приходилось подписывать столько таких бумаг, что появление привычной вещи в этом новом и жутковатом мире показалось ему довольно странным. Кому и что он может здесь разгласить? Тем не менее он взял протянутую верзилой ручку и, положив лист на неровные доски, кое-как расписался. В следующей бумаге говорилось примерно то же, но более конкретно - запрещалось разглашать тайну следствия. Третья бумага грозила карой за разглашение каких-либо сведений об "изоляторе временного содержания", в том числе и о факте существования такового изолятора. Четвертая содержала в себе правила пребывания временно задержанных в изоляторе. Это был не один лист, а целых три, с обеих сторон покрытые убористым шрифтом. Н. подписал их, даже не читая. И наконец, ещё два документа - протокол о доставке задержанного Н. в изолятор и медицинское заключение о состоянии здоровья задержанного Н. (сотрясение мозга, переломы ребер, ушибы головы и левой руки).

Расписавшись на всех листах и передав их назад, Н. спросил:

- Ну и что? Долго мне тут сидеть?

Верзила глухо заурчал и, не удостоив его ответом, забрал бумаги и ушел.

- Послушайте, - прошамкал человек напротив, - вы тут новичок, и я считаю своим долгом просветить вас, чтобы сократить время вашего пребывания в этих стенах и принести максимальную пользу делу Великой Редакции. Вы ведь должны были учить основы Великой Редакции, верно?

Меньше всего Н. хотелось сейчас выслушивать наставления этого изувеченного моралиста, однако он пробурчал:

- Ну, учил.

- Значит, вам известен Постулат номер один - каждый гражданин находится в неоплатном долгу перед Редакцией? И должен по мере своих сил выплачивать этот долг? В настоящий момент ваш долг - честно и без утайки говорить обо всем, о чем вас будут спрашивать. И умоляю вас - не относитесь к работникам этого учреждения как к врагам. Вас доставили сюда и изолировали от общества для вашей же пользы! Наберитесь терпения и смиритесь. Вам помогут! Вам непременно помогут!

- Я не нуждаюсь в ничьей помощи, - злобно огрызнулся Н.

- Ну вот, видите... Уже этот тон, упрямство, самомнение, попытки замкнуться в себе, нежелание смотреть правде в глаза... Я понимаю, это естественная реакция организма на непривычную среду, расстроенные личные планы, бытовые неудобства. Поверьте, тут ничего не делается просто так. И даже та дискомфортная обстановка, в которой мы все оказались, имеет целью создать терапевтический эффект.

- Чего-чего? - переспросил Н. с оскорбительной наглостью.

- Ну как же! - нисколько не смущаясь, принялся растолковывать непрошенный собеседник. - Преступности у нас в Крае нет - это всем известно. Как верно говорится в Основах Великой Редакции, причины преступности, кроющиеся исключительно в несправедливом общественном устройстве, у нас устранены. Поэтому отпала и необходимость в судах, тюрьмах, исправительных учреждениях - этих уродливых порождениях классового общества, ярко отражающих его антигуманный характер, этих попытках устранить следствие, не затрагивая причины. Но преступники есть, так? Почему они становятся преступниками, если нет социальных причин? - и, выдержав ораторскую паузу, продолжал, - потому что они больные. А что делать с больным? Разве его надо наказывать? Его надо лечить. Тогда собирается консилиум врачей, больного осматривают, ставят диагноз и объявляют, что лечить такую болезнь в Крае нет возможности, пациента надо отправлять в Столицу. В Столице все что угодно умеют, не только таких больных вылечивать. И чем правдивее и подробнее вы ответите на все заданные вам вопросы, тем быстрее и точнее вам вынесут диагноз и пошлют в Столицу.