Юлия Остапенко - Жажда снящих (Сборник)

«Некрасивое имя, – успел подумать он, – такое же некрасивое, как была ты сама».

И только потом осознал, что она сказала.

– Ты… – Джон понял, что охрип, но не смог даже прочистить горло. – Ты не можешь помнить.

– Я помню. Я всё помню, Джон Доу. Я даже помню, как лежала мёртвая на твоём столе. А ты держал меня за руку. И думал обо мне как о грязи, о глине, из которой ты вылепишь богиню для императора.

– Не для императора, – уже не думая, что говорит, прошептал он. – Глупенькая, совсем не для него.

– Всё равно, для кого, – сказал она и отвернулась. Алое сияние вокруг её головы стало затухать. Крылья дрогнули, будто пытаясь расправиться.

– Не важно, кем ты была, – тихо сказал Джон. – Важно, что я из тебя сделал.

Он был готов, что она рассмеётся ему в лицо или ударит, но она только посмотрела на него глазами, в которых были все краски вселенной и вся усталость вселенной.

– Вот именно, Джон Доу. Ты не думал, что ты из меня сделал?

Что он из неё сделал?.. У него были ответы. Совершенство. Богиню. Идеал для себя и своего императора. Только в этот миг Джон понял, что ни один из них не является правильным… тем, который знает и хочет услышать от него она.

– Уходи, – сказала Джейн. – Если ты когда-нибудь покажешься мне на глаза, я скажу императору, чтобы он велел тебе покончить с собой.

Джон встал с колен. Поклонился. Пошёл к дверям.

Когда он уже был у порога, она сказала:

– Я любила тебя.

В день летнего солнцестояния Богиня-Невеста, имя которой по-прежнему знали лишь трое, стала женой Светлейшего Императора. Свадебное одеяние было алым, как ореол пламени вокруг её головы, которое видел только Джон Доу, а сложенные крылья роняли белые перья на мраморный пол. Светлейший Император смотрел в её глаза, и в его взгляде была вся любовь вселенной. А в её глазах были только краски, бездна красок.

И в тот же день, ночью, она пришла в спальню к Джону Доу. Её крылья всё так же роняли перья, оставляя за ней белоснежный след.

Ночь была ясной, и луны-близнецы, одна полная, другая ущербная, смотрели в узкое стрельчатое окно.

– Пойдём в твою лабораторию, Джон Доу, – сказала Богиня-Невеста, поднимая пистолет.

Он отвёл её, не сказав ни слова. Охрана видела их, провожала изумлёнными взглядами, но не смела вмешиваться.

В лаборатории Джейн велела ему опуститься на колени. Сама встала за его спиной. Роняя перья одно за другим.

– Прежде чем я убью тебя, – сказала она, – я хочу знать, из чего ты сделал эти трижды проклятые крылья.

«Какой ореол вокруг твоей головы сейчас, – думал Джон Доу. – Какой? Какого он цвета? Переливается, как твои глаза? И почему ты так несчастна? И почему ты не хочешь мне ничего сказать? Ничего, кроме того, что мне только почудилось тогда, в зале для аудиенций?»

Он услышал, как она снимает предохранитель. Дуло легло ему в затылок.

– Отвечай мне, Джон Доу. Из чего ты сделал эти крылья? Что ты забрал у меня, чтобы они появились?

– Ничего, – сухими губами сказал он. – Они были в тебе. Уже были. Я просто сделал так, чтобы они были видны…

– А тебе не приходило в голову, что они были видны кому-то, кроме тебя? – истерично закричала она.

Перед его лицом был резервуар с белковым раствором, справа – камера, в которой он разбирал её и собирал заново, так, чтобы было правильно… так, как ему тогда казалось правильным.

– Джейн…

– Грета! Меня зовут Грета!

– Тебя звали Грета. Ту, из которой ты создана, – он будто уговаривал её, с каждой минутой всё меньше веря в свои слова. – Крылья были внутри тебя…

– Внутри меня, – она снова издала истеричный смешок, всё сильнее вжимая дуло Джону в затылок. – Да, Джон Доу, именно так, они были внутри меня! А теперь они снаружи! И что с них теперь толку?!

Он закрыл глаза.

– Ты… была ничтожным существом…. рабыней… уродливой, никчёмной…

– Для тебя. Да. Для тебя я была уродливой и никчёмной. Ты всегда так думал. Ты даже отвращения ко мне не мог испытывать, такой жалкой я была. Ты заметил меня, только когда я умерла. Умерла, чтобы ты увидел меня наконец!

– Ты… моя богиня…

– Я не хочу быть твоей богиней! Никогда не хотела! Я знала, что ты считаешь совершенством. Что все вы считаете совершенством. И я никогда этого не хотела! Почему ты меня не спросил?!

– Я…

Перо скользнуло по его щеке. Он задохнулся.

– Я любила тебя, Джон Доу. А теперь не могу. Я теперь никого любить не могу, понимаешь? Я никого не могу жалеть. Я ничему не способна радоваться. Я не могу даже удивляться. Ты же сделал это… ты… разобрал всё это на части и сделал из них красивую оболочку. Мне теперь так…

«Что, что ты хотела сказать? Пусто? Одиноко? Божественно? Это всё не то – так же, как слова „идеал“, „совершенство“ и „богиня“, – вовсе не то, чем ты являешься на самом деле», – подумал Джон.

– Скажи, Джон Доу. Когда я потеряю все перья… я верну то, что ты у меня отнял?

Он глубоко вздохнул, откинул голову назад, вынуждая дуло впиться в затылок ещё глубже, до боли. Опустил ладонь на землю, тронул пальцами шелковый подол платья Богини-Невесты, усыпанный перьями.

– Мне жаль, – сказал Джон. – Я… я не думал, что… это так. Мне правда очень жаль.

Она ответила:

– Я знаю.

И за мгновения, которые прошли между этими словами и его смертью, Джон Доу успел подумать, что она не права – он отнял у неё не всё.

– Я знаю, – повторила Джейн и спустила курок.

Потом она спустила его снова и снова, много раз, пока в пистолете не кончились заряды. Отбросила оружие, повернулась к сбежавшейся на звуки выстрелов охране.

Расправила крылья, забрызганные кровью Джона Доу.

– Возьмите его, – приказала она.

Охранники подчинились. Когда их старший вопросительно взглянул на Богиню-Невесту, она указала на камеру, в которой была создана, и сказала:

– Положите его туда.

Джон Доу ошибался: Богиня-Невеста не знала милосердия.

Бывают такие – нет, не рассказы – дни, когда жизнь хороша и жить хорошо, и хочется быть белой и пушистой, и ещё пива и веселиться. Поэтому совершенно понятно, что писать в такие дни совершенно неохота – ну-у, сидеть за компьютером и чего-то там кропать, когда весна как минимум в душе, а то и на улице? Но иногда, как говорится, надо себя заставить. Тогда садишься, моментально придумываешь и задорно настукиваешь на той самой скучной клавиатуре что-нибудь соответствующее. То есть весёлое и жизнерадостное, где даже никто не умирает. Да-да, вообразите, временами у меня получается и такое. Редко, но бывает.:)

И честно вам скажу: если вы получите от чтения рассказа «День бурундучка» хотя бы половину того удовольствия, которое получила я, когда писала его – я буду совершенно довольна.