Фрэнк Перетти - Пророк

Харрис воспринял слова Бена плохо.

– Насколько я понимаю, вы находите возможным пустить сюжет в эфир, Бен.

– Вы правы, как никогда. Это сенсационный сюжет. Он недвусмысленно говорит о том, насколько Слэйтер заслуживает доверия как кандидат, насколько честна его программа и насколько он уважает способность граждан мыслить самостоятельно!

Тина не собиралась пропускать реплику мимо ушей.

– Мистер Харрис, думаю, природа представленной здесь точки зрения совершенно очевидна! Это... это чистое безумие! Это не новости!

– Нет, новости! – резко бросил Бен. – Пора уже начать разбираться в элементарных вещах.

– Это чушь собачья! Клеветнические измышления, пятнающие репутацию достойного человека – какую пользу может кому-то принести подобный сюжет? Да, дочь губернатора умерла в результате единственного несчастного случая! Губернатор уже рассказал обо всем публично! Он добровольно признал правду перед обществом!

– Добровольно признал! – не вытерпела Лесли. – Мистер Харрис, он предал информацию гласности только потому, что знал, что мы собираемся ее обнародовать, и он рассказал не все, далеко не все!

– Он рассказал достаточно много! Это его жизнь, его частная жизнь. Зачем все снова вытаскивать на всеобщее обозрение? Какой смысл?

– По-моему, смыл очевиден! Если существующая политика и действующие законы допускают, чтобы подобное происходило...

– С действующими законами все в порядке! Законы защищают тайну частной жизни!

К счастью, их разделял стол – хотя, казалось, Лесли готова перепрыгнуть через него и вцепиться в Тину.

– Вы имеете в виду, защищают клинику и доктора Хьюронака вместе с прочими шарлатанами!

– Леди, леди... – предостерегающим тоном произнес Бен.

– Ладно, хватит песен про объективность! – закричала Тина, уже совершенно не сдерживаясь. – Они выполняют политический заказ! – Она повернулась к Харрису. – Политический заказ! Это грязные политические махинации – и ничего больше.

– Тина! – предостерег Бен погромче. Она буквально вопила о помощи.

– Мистер Харрис, вы должны сделать что-нибудь!

– ТИХО!

Это гаркнул Лорен Харрис. Никто не поверил своим ушам. Все мгновенно умолкли.

Харрис заговорил нарочито медленно, одновременно выбивая пальцами барабанную дробь по столу:

– Именно... против этого... мы возражаем, господа! Сюжет, который разжигает гнев, сеет рознь, растравляет старые раны... который ведет к расколу моего отдела новостей...

– Но сюжет, содержащий правду, – сказал Джон.

– Вы меня не убедили, – отрезал Харрис.

– А в чем тут надо убеждать? – возмутился Бен. – Вы просмотрели видео. У нас имеется губернатор, которого больше интересует политика, чем благополучие собственной семьи или любого другого человека, коли на то пошло. Еще одна девушка умерла из-за того, что он пытался замять историю, а другую девушку практически заставили молчать грязным шантажом!

Харрис уже довольно наслушался.

– Бен...

– И вы собираетесь принять сторону этого парня? Вы собираетесь похоронить сюжет ради его

благополучия? Если так, значит вы ничем не лучше него!

– БЕН!

Бен замолчал.

– Я уже сыт по горло! Джон поднял руку.

– Сэр, мы представили еще не всю информацию. Я говорю о деле Брюверов. Они просто пытались выяснить истинную причину смерти их дочери Энни, когда наш канал сделал сюжет, в котором выставил их фанатичными противниками абортов, которые грубо посягают на тайну частной жизни и всеми силами пытаются обойти законы. Это было ужасно несправедливо по отношению к ним...

– Это был основанный на фактах достоверный сюжет! – возразила Тина.

– Ну конечно! – Лесли метнула в Тину бешеный взгляд. – Совершенно объективный и беспристрастный!

– Извини, если он пошел вразрез с твоими убеждениями, – злобно парировала Тина.

– О, вы мне напомнили!.. – Лесли порылась в бумагах на столе и вытащила из стопки заключение патологоанатома доктора Марка Деннинга. – Вот, господин исполнительный директор! – Она ладонью припечатала лист к столу прямо перед Тиной. – Я не забыла, как усиленно вы напирали на то обстоятельство, что у Брюверов пет подлинного заключения о вскрытии, чтобы доказать истинную причину смерти их дочери. Можете считать, вам утерли нос этим подлинным заключением!

Тина не находила слов для ответа достаточно долго, чтобы Харрис успел вмешаться:

– Джон, каково ваше мнение?

– Как я уже говорил Бену, мы в долгу перед Брюверами и обязаны закончить сюжет о них. В первый раз у них ничего не получилось – они ничего не установили. Теперь все факты налицо. Их дочь умерла 26 мая после аборта, произведенного в Женском медицинском центре 24 мая. У нас есть свидетель, у нас есть документы, у нас есть показания патологоанатома и... – он кивнул на заключение, на которое Тина упорно отказывалась смотреть, – полное заключение о вскрытии. У нас есть все доказательства.

– И это вторая жертва клиники – после Хиллари Слэйтер? Так?

Джон энергично, выразительно кивнул.

– Я категорически возражаю против употребления слова «жертва», – вмешалась Тина.

– Они обе умерли, не так ли? – спросил Бен. Казалось, Харрис несколько смягчился. Он явно обдумывал ситуацию.

Тина заговорила голосом, полным отчаяния:

– Мистер Харрис, пожалуйста, не позволяйте им делать сюжет. Он не стоит того ужасного вреда, который причинит!

– Скажите это Хиллари и Энни! – мгновенно нашлась Лесли.

Тина взвилась:

– Если ты не замолчишь... – Она действительно подняла руку, словно для удара. Потом сдержалась, опустилась обратно в кресло и закрыла глаза ладонью.

– Я готов выслушать все ваши доводы, Тина, – сказал Харрис.

Когда Тина отняла ладонь от лица, глаза ее блестели от слез. Она посмотрела на Джона и Лесли взглядом, исполненным гнева и... боли. Казалось, стена ее холодного ожесточения истончилась под стремительным натиском и что-то глубоко-человеческое проглянуло наружу.

– Вы... вы все время говорите таким тоном, словно кто-то сделал что-то ужасное. Да, бывают ошибки... Но женщины имеют право делать то, что считают нужным, и никто просто не имеет права совать нос в их дела,

– Тина, вы не хотите сделать перерыв? – спросил Бен.

– Нет, спасибо.

– Вы уверены?

– Я же сказала: нет, спасибо! Джон поймал взгляд Тины.

– Тина... хотите верьте, хотите нет, но я хочу, чтобы вы знали: я понимаю. Действительно понимаю. Я знаю, откуда вся ваша боль.

Она выругалась.

– Все вы религиозные фанатики одинаковы. Какое право имеешь ты судить меня?

– Никто никого не судит, – вмешался Харрис. – Мы пытаемся судить о том, насколько эта история достойна освещения, то есть можем ли мы не смешивать наши чувства с соображениями здравого смысла.