Леон Юрис - Хаджи

В доме моего отца было много такого, чего не имели другие. В его гостиной были деревянные, а не глиняные, скамьи с подушками, покрытыми искусными узорами, выши-тыми в Вифлееме. У нас еще были два очень красивых обтянутых кресла западного типа, одно для Ибрагима, другое - для почетного гостя. Нам сидеть на них не позволяли.

В окнах у нас были стекла, а у других - деревянные ставни. У отца была единствен-ная приподнятая кровать, а когда он женился на Рамизе, появилась еще одна.

За домами и деревенской площадью начиналась неразбериха мелких сельскохозяйственных построек, которые при наследовании много раз делились и переделились. Вид урожая соответствовал времени года. Зимний сбор пшеницы, ячменя, чечевицы предна-значался главным образом для собственного потребления. Шамбалу выращивали на фу-раж. Летом собирали урожай на продажу. Мы выращивали чудесные арбузы с ручным по-ливом, цыплячий горошек, сезам и множество овощей.

Многие наши поля и сады были общественными. Для Палестины земля Табы была исключительно богата. Нашей гордостью были фруктовые деревья, миндаль, грецкий орех, а главным образом - наши старые оливковые рощи. Последним собирали урожай винограда, и он тоже был общим, как и пастбища для коз и баранов.

До наступления времени грузовиков несколько раз в год появлялись погонщики верблюдов, увозившие урожай и привозившие известь для очередного оштукатуривания жилищ. Главным образом погонщики и выменивали у нас лишний навоз. Будучи первей-шими во всем мире контрабандистами, бедуины обычно платили за навоз гашишем.

Каждый участок земли, каждое приметное дерево, камень или перекресток носил свое название, например, "место, где умерла старуха", "испорченная смоковница", "ля-гушкин камень", "дерево вдовца", "могила пророка", "место огненного сражения", "кур-ган Навина", "швейное место" - каменный дом Рахаб.

У моего отца были единственные в деревне часы; правда, едва ли он умел узнавать по ним время и придерживаться его. В этом и не было смысла, потому что ежедневно с за-ходом солнца он ставил часы на двенадцать. Время узнавали по положению солнца.

У отца был и единственный календарь, но им он тоже не пользовался. Время года узнавали древним способом - по фазам луны.

Отец был достаточно богат, чтобы жечь керосин для освещения. Его лампа горела гораздо ярче, чем те, что были с фитилем из овечьей шерсти, опущенным в пузырек с оливковым маслом. Но в спальне у него была и маленькая масляная лампада, чтобы отго-нять злых духов.

При каждом доме был двор, где содержали домашнего ослика, корову, дойную козу, иногда еще и пару волов. Нередко волы находились в совместной собственности с други-ми семьями того же клана, и пользование ими давало поводы для множества семейных склок. Крестьяне смотрели на домашних животных как на нечто вроде родственников. Нередко в поле они разговаривали с ними. Большинство хлевов открывалось в дом, чтобы животные отдавали туда свое тепло, и это было важно для поддержания тепла в доме. За хлевом находился небольшой огород с овощами, иногда несколько фруктовых деревьев и куры. Куры и яйца были в распоряжении жены. По традиции им позволялось продавать лишние яйца и оставлять себе деньги. Все маленькие личные дворики имели наружную изгородь из кактусов.

В Табе каждый считал каждого братом или сестрой по племени, а старших - тетками и дядями. Настоящим проклятием арабской жизни были схватки между членами семьи, клана или племени, хотя каждый должен был нести ответственность за любого другого, ведь Коран предписывает верующим любить друг друга. Не было клана или племени, у которых не было бы множества врагов.

Я знал, что ходить в школу и заниматься такими вещами, как сочинение стихов и рассказов и изучение иностранных языков для меня очень опасно, так как это вызывало зависть моих братьев. Я был единственным из детей в Табе, кто хотел учиться. У нас не было организованного школьного обучения и развлечения, так что дети околачивались возле взрослых и каждый лепился к тому мужчине или женщине, кого впоследствии заме-нял по положению в семье.

Камаль упорно оставался рядом с отцом, потому что хотел стать после смерти Ибра-гима мухтаром и главой дома и клана. Омар, работая в ларьках на базаре, должен был со временем стать содержателем кафе и лавки и обычно находился возле дяди Фарука, стоял за столами и торговал за прилавком. По мере того, как я медленно завоевывал доверие от-ца, возрастала угроза со стороны братьев.

Для крестьян Табы земля, деревня, семья и религия - все это было едино. Деревня просыпалась к утренней молитве, к которой звал с минарета муэдзин. Завтракали хлебом, козьим сыром, оливками, инжиром, чабрецом и кофе, после чего каждый, кроме моего от-ца, принимался за работу.

Из-за того, что мы жили близко друг от друга, постоянно возникали драки. У каждо-го из пяти кланов был свой шейх, он же и деревенский старейшина. Обычно шейх был в состоянии сдерживать ссоры внутри семьи. Это случалось, когда два клана спорили до кровной вражды, длившейся иногда целыми поколениями.

Мухтаром Хаджи Ибрагим был могущественным. Он творил справедливость скоро и окончательно. Лучший способ держать кого-нибудь на своем месте - подвергнуть его и его семью публичному унижению. Унижение для араба - высшая мера наказания.

Унижение семьи Иззата было особенно жестоким. Его отец Тарек был членом наше-го собственного клана Сукори. Между жатвами большинству мужчин приходилось ухо-дить на поиски работы. Многие уходили в Газу на сбор урожая апельсинов, оставаясь вблизи палаток Ваххаби. Другие, у кого были родственники в Яффо, работали в доках в периоды мореходства. Поскольку у евреев теперь было много поселений, нетрудно было найти дополнительную работу во время жатвы на их полях, оставаясь поблизости от дома. Хаджи Ибрагим, однако, всем в Табе запретил работать у евреев. И когда Тарек нарушил запрет, отец запретил ему входить в кафе и посещать мечеть, закрыл кредит, не позволял участвовать в праздниках и отказал в равной доле в общественном доходе. Бедную его жену так ругали женщины у колодца и печи, что она решалась ходить туда только после ухода других. Деревенским мальчишкам запрещалось играть с сыновьями Тарека, но я продолжал дружить с Иззатом.

Тарек терпел все это почти три года, совсем спятил и удрал в Трансиорданию, бро-сив семью. У арабов такая изоляция от родственников равносильна смерти при жизни.

За мужчинами и женщинами были пожизненно закреплены роли, которых невоз-можно было ни избежать, ни изменить. Мой отец объяснял, что только принимая все это вслепую человек может рассчитывать прожить эту жизнь, не сойдя с ума. И все же многие сходили с ума.