Нэнси Кресс - Свет чужого солнца

Эйрис пожала плечами и попыталась сосредоточиться.

— Подожди, — тут есть лекарство, которое мне дала твоя жрец-легионер…

— Не моя, — раздраженно произнес Дахар и пристально посмотрел на женщину. Его черные джелийские глаза ничего не выражали. — Какое лекарство? Где?

— Здесь, в чаше.

Он поднес ее к носу, понюхал, капнул лекарство на язык.

— Да. Отлично. Это поможет унять боль.

— Прошлый раз я отключилась на целый день.

— На этот раз такого не будет. Оно простояло слишком долго. Но твои мысли могут начать путаться.

— Если так, то я снова могу закричать, и кто-нибудь позовет Келовара открыть дверь…

Мгновение жрец смотрел на дверь оценивающим взглядом опытного солдата, затем его взгляд потух, и он отвернулся от Эйрис, будто не хотел, чтобы та видела, что отразилось в его глазах. Затем жрец снова повернулся к ней и протянул лекарство. Эйрис выпила. Все закружилось у нее перед глазами, мозг затуманился, но боли она не почувствовала.

И все же, когда Эйрис пришла в себя, губы у нее были искусаны до крови, а в глазах стояли слезы.

— Я? Я… не?.. — Эйрис что-то хотела спросить, но не смогла — лекарство все еще действовало. Не могла она и вспомнить, что хотела спросить и почему спрашивала.

— Нет. Нет, ты не кричала, успокойся. Подожди, мне надо перевязать тебе ногу. — Жрец занялся перевязкой, а женщина наблюдала за ним так, словно нога принадлежала не ей, а кому-то другому. Это было странное ощущение.

Она чувствовала себя самой собой и одновременно кем-то другим, понимала, что так действует наркотик.

— Теперь я буду ходить как и раньше? — спросила Эйрис отстраненно, как будто речь шла не о ней.

— Когда нога заживет.

— Дахар…

— Тебя не тошнит?

— Нет, — Эйрис вдруг рассмеялась звонко, как девочка. Это показалось ей странным, и она нахмурилась, потом засмеялась снова.

— Все в порядке, не беспокойся. А нога действительно заживет?

— Да.

— Почему ты пришел вправлять ее?

Дахар не ответил. Лицо его снова превратилось в маску, на которой были написаны усталость и горечь.

— Ты пришел, потому что думал — я пострадала из-за тебя. Из-за того, что ты придумал это Соглашение Кридогов и двое джелийцев напали на меня. — Эйрис слышала свой голос издалека, и понимала, что это говорит наркотик, что без него она никогда не смогла бы сказать правду — Это Келовар тебе обо всем рассказал? — спросил он.

— Нет. Я уже сказала тебе, что мы расстались. Я сама обо всем догадалась. Возле Стены. Они изгнали тебя, да? Из Джелы?

Жрец поднялся и направился к двери. И услышал слова, которые она проговорила ему вслед:

— Но ты пришел помочь мне не только поэтому. Нет, Дахар. Ты совершил над собой насилие, чтобы прийти сюда? Ты рисковал жизнью, чтобы помочь делизийке. Ты пришел, потому что я — делизийка. Ты нарочно нанес себе эту рану.

Дахар повернулся и посмотрел на женщину в упор.

— Да, — продолжала она, слегка улыбаясь и все еще находясь под воздействием наркотика, — ты хотел помочь делизийке. У нас, стеклодувов, говорят, что, «когда печь слишком горяча, она ищет малейшую трещину». Ты когда-нибудь слышал это? Нет, конечно, нет. Ты никогда не работал со стеклом. Эмбри спросила меня, что это значит. Она тогда делала синюю бутыль… — Что она говорит? Эмбри… При имени дочери у нее закружилась голова, но она продолжала говорить точно в бреду. — Ни разу в Эр-Фроу я не произнесла этого имени… Никогда…

— Кто это — Эмбри? — мягко спросил Дахар.

— Моя дочь, — Эйрис закрыла глаза. — Моя дочь… в Делизии.

Мгновение он молчал.

— Почему ты оставила ее там?

— Мне пришлось. Меня изгнали из города.

— Почему?

— Я сделала фигуру из стекла. Двойная спираль синяя с красным. Двойная спираль джелийских жрецов-легионеров Его рука замерла под ее ладонью. Головокружение и усталость навалились на Эйрис, и она закрыла глаза.

— Я сделала ее потому, то это было красиво. Не потому, что это джелийский символ, а просто оттого, что это красиво. Красиво. Тебе это не кажется смешным, Дахар? Красота целительной эмблемы жрецов-легионеров изгнала меня из Делизии в Эр-Фроу, где изгнанный жрец-легионер рискует жизнью, чтобы вылечить меня, потому что я делизийка.

— Я пришел не потому, что ты делизийка, — сказал Дахар.

— Нет, — возразила Эйрис. — Потому.

Дахар взглянул вниз, на ее правую руку, лежавшую у него на запястье. За минувшие десятициклы красные шрамы на ее большом пальце побелели и превратились в тонкие длинные полоски уплотненной кожи.

— Да, — наконец произнес Дахар. — Потому.

Эйрис вдруг почувствовала себя замерзающей и потерянной. От нескрываемой печали в его голосе ее гнев прошел, но боль все еще пульсировала в ноге.

— Я ошибся. Ты не делизийка, — вдруг проговорил жрец.

Эйрис не поняла его и нахмурилась.

— Ты больше не делизийка. Делизия изгнала тебя. Они не смогли понять, что такое твоя скульптура, они не могут понять, что такое наука гедов — и Джела тоже не может И Джела тоже.

Взгляд Дахара скользнул по комнате, и он словно впервые увидел здесь оборудование гедов — провода, элементы, призмы. Он взял в руки обогревающее устройство.

— Что это?

— Устройство для тепла. Очень пригодится охотникам в вельде или детям, родившимся в Третьеночь.

Эйрис наблюдала, как он разглядывает ее изобретение.

— Это Гракс сказал тебе, как сделать устройство?

— Нет. Но я использовала то, что он показывал в Доме Обучения.

Жрец положил устройство на место и жестко произнес:

— Ты понимаешь, что геды могут дать Кому? Не игрушки, не оружие, не драгоценности — науку! То, о чем мы никогда не думали, то, о чем мы даже и не мечтали… Почему остальные люди не могут понять это? Белазир, Калид, Исхак — они вовсе не дураки, так почему же они не понимают? Все, что мы знаем и умеем, Делизия или Джела — неважно, не может сравниться с тем, что знают и умеют геды. За все годы на нашей планете не произошло ничего более важного, чем появление гедов. Ничего! Это Эр-Фроу. Это… — Его голос задрожал и вдруг осекся. Эйрис услышала нотку неуверенности и поняла, что Дахар тоже сомневается в гедах. Он преклоняется перед знаниями чужаков с благоговением, похожим на отчаяние, сознавая могущество их науки, которая могла захватить, потрясти и опустошить человеческий разум с силой землетрясения, всколыхнувшего застоявшееся болото. За это землетрясение он мог заплатить любую цену — он, который привык думать не о цене, а о чести.

Но, несмотря на все это, землетрясение выбило у него из-под ног привычную почву, и ему пришлось призвать всю свою волю, чтобы устоять, хотя он прекрасно понимал, что скоро под ногами появится новая плодородная земля, на которой, однако, не окажется убежища. И некому будет поддержать его.