Майкл Коуни - Бронтомех!

Однажды мы обсуждали это на причале. Присутствовали Марк Суиндон, профессор, Кли-о-По, лишенец, и Сюзанна, как всегда великолепная.

Грубая морда Кли расплылась в улыбке, когда он посмотрел на двух маленьких двойников, резвящихся в илистой воде.

— Видите? — он показал щупальцем. — Вон того. Это аморф.

Я посмотрел на маленькое существо, оно взобралось на причал, отряхнулось, а потом стало с хриплым смехом плескать воду в мордочку товарищу.

— Это просто черт знает что, — сказал один из моих работников, случайно услышавший разговор.

— До чего же ограниченны люди, — заметил Кли. — Они не считают странным, если аморф становится человеком, но стоит ему принять образ Кли-о-По, как они начинают в изумлении тыкать пальцем.

Марк рассмеялся.

— Это не совсем справедливо, Кли. Удивляет, что аморф может напоминать известное лицо. Обычно они принимают образ неопределенного предмета любви. Некоего идеала. Для мужчины это, вероятно, лицо, сочетающее те качества, какими он когда-либо восхищался в женщине. Хотя, если он любит одну конкретную женщину, она и одна может составить его «ты». Тогда любой аморф, помещенный рядом с ним, примет образ этой женщины. Идеализированный, конечно. Лишенный мелких недостатков. А здешние аморфы нетипичны. Они так долго находились рядом с людьми, что их способность к изменению облика уменьшилась — поэтому их защитный механизм стремится работать на уровне поведения. Они становятся приятными личностями. Да, риверсайдских аморфов надо много дней держать рядом с одним-единственным человеком, чтобы появились заметные изменения.

— У тебя был контакт с аморфами в Премьер-сити, Марк, — сказала Сюзанна. — Не пытайся убедить нас, что ты не выяснил, как выглядит твое «ты».

Он ответил со смехом:

— Ладно-ладно, если ты так хочешь знать, мое «ты», слава Богу, очень похоже на Джейн. Но не в точности. Отличий как раз достаточно для того, чтобы она начала задавать вопросы, если бы когда-нибудь увидела его.

Мы замолчали. Очевидно, мы еще не осознали всех последствий присутствия среди нас аморфов…

— А как Стренг? — спросил я, вспомнив о сиамской кошке.

— Пока отлично, — доложила Сюзанна.

Показательно, что телегазета не сообщала по аркадийскому каналу об успехах одиночного яхтсмена. Все новости мы узнавали на временной студии в пристройке «Клуба». Там Баркер командовал небольшой группой техников и обычно сдабривал сцену изрядной дозой драматизма перед трансляцией в телецентр Премьер-сити.

— Стренг прошел около тысячи километров на юго-запад, — сказала Сюзанна, — и до сих пор наводит порядок на катамаране, который, похоже, ведет себя хорошо.

Мы проследили за несколькими крытыми грузовиками, которые проскользнули по мосту и поднялись по склону в поселок.

— По крайней мере. Организация пока не перекрыла снабжение, — заметил я.

— Алтея Гант несколько раз звонила Морту Баркеру. По-моему, если этих аморфов не отдадут обратно, будут неприятности. Видимо, Сельскохозяйственная станция сейчас пуста. Всех отозвали в Премьер-сити до уборочной кампании. Осталось около дюжины, которых удерживают Потомки. Гант требует их возвращения, вдобавок она разнюхала про систему бартерного сотрудничества. Организации это не нравится.

— Нелегко им будет остановить Потомков, — заметил Марк. — Старушка Эрншоу закусила удила. По-моему, Организация сильно недооценивает вирулентность культурной инфекции.

Он бросил задумчивый взгляд на другой берег Дельты.

— У колонистов нет настоящей истории, настоящих традиций — и они остро ощущают это. Всякое разумное существо несет ужасное воспоминание о времени до рождения, когда оно прорывалось из Ничего к сознающему «я». Наш первичный инстинкт самосохранения основан на этом воспоминании и на решимости не дать тому прорыву пропасть напрасно. А отсутствие истории и традиций символизирует Ничто. Эта ужасная пустота подобна времени до рождения. Люди стремятся избегнуть ее любой ценой. Так вот, культура способна утешать, так как представляет историю в осязаемой форме. Если кто-то сплел корзину, подражая древнему искусству, ее можно увидеть и потрогать. Пусть это не историческая реликвия, но она все же принадлежит прошлому и, следовательно, ободряет. Даже копии исторических монументов и копии древних произведений искусства производят впечатление с этой точки зрения — и еще большее, если зритель верит, что они подлинны. Книга по истории, однако, не может играть такую роль, потому что события, которые она описывает, нельзя увидеть или потрогать. Они явно изложены с чужих слов, а значит легко могут оказаться подделкой. Поэтому Потомки пионеров плетут корзины и танцуют, занимаются шелкографией и распевают народные песни. Это консерватизм, это воссоздание прошлого людьми, которые боятся будущего. Люди, которые боятся окружающего Ничего, отчаянно цепляются за Что-то. Если хотите, это суррогат бога, который сам является суррогатом логики.

Мы посмотрели на Марка, а он в ответ с легкой улыбкой посмотрел на нас; в его словах было что-то до жути знакомое.

— Ральф Стренг… — пробормотала Сюзанна наконец. — Ну просто чистый Стренг.

— Это мне только что пришло в голову, — ухмыльнулся Марк. — Отголосок пьяного вечера в доме нашего яхтсмена месяца два назад.

— А мне уж было показалось, что ты и в самом деле веришь во все это складное вранье, — сказал я. — Черт! Если бы Стренг был прав, я бы разуверился в будущем колонизации.

— А может, я и вправду верю, — заметил Марк. — Если что-то складно, это не обязательно вранье. Простая истина тоже звучит складно… — Он поколебался. — По поселку ходит слух, что подаренная Стренгу киска на самом деле аморф. Ты что-нибудь знаешь об этом, Кев?

— Возможно, — осторожно признал я, не понимая, куда он клонит.

На другом конце причала показался Чукалек, двигающийся своей дергающейся походкой.

Марк рассеянно смотрел на приближавшегося повара.

— Дело в том, что аморф рядом со Стренгом может оказаться опасным. Рядом с нормальным человеком аморф хочет превратиться в его идеал. Но можем ли мы назвать Ральфа нормальным? Есть ли у него вообще идеал, живой или абстрактный? По-моему, Ральф столь логичен и столь холоден, что аморф не будет знать, во что превращаться. А поскольку превращение является инстинктивным защитным механизмом — аморфу придется прибегнуть к каким-то другим методам защиты.

Пока мы пытались переварить это заявление, подошел запыхавшийся Чукалек. Одну руку он засунул глубоко в карман, и было видно, как мышцы предплечья то сжимались, то расслаблялись.

— Пожалуйста, пойдемте в поселок, — пропыхтел он. — У нас беда. Приехали хедерингтоновцы и ищут своих аморфов.