Наум Фогель - Гипнотрон профессора Браилова

Ирина ушла.

Казарин сел за стол и только стал записывать, как кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – сердито бросил он. Мирон Григорьевич терпеть не мог, когда ему в такие минуты мешали.

Вошел человек среднего роста, плотный, с открытым загорелым лицом. Он прикрыл за собой дверь и, подойдя к столу, представился.

– Болдырев. Я из отдела госбезопасности, полковник Болдырев. Простите, если помешал, но дело у меня к вам, не терпящее отлагательства.

– Садитесь, пожалуйста, – указал на кресло Казарин. – Чем могу служить?

– Знакомо ли вам вот это? – и Болдырев положил на стол две фотографии. На одной из них была схема шестьдесят шестой модели генератора сонного торможения, а на второй – Ирина рядом с этим аппаратом. Казарин оторопел от изумления.

– Как попали к вам эти снимки?

– К нам они попали просто, а вот как они попали к профессору Эмерсону, нам во что бы то ни стало надо выяснить, и как можно скорее.

Полковник Пристли возглавлял отдел снабжения боевого питания при штабе генерала Норильда. “Мое дело – средства разрушения, – любил говорить он о своей работе. – Минометы, пулеметы, гаубицы и сверхдальнобойные пушки, бомбы любой системы, начиная от напалмовой зажигалки до атомной и водородной включительно”.

О нем говорили, что он непроницаем, как занавес из черного бархата. Сочетая серьезные знания военного инженера с изворотливостью талантливого коммерсанта, он всегда умел так повернуть дело, что любая корпорация, работающая на вооружение, была глубоко убеждена, что именно ее интересы находят в лице мистера Пристли наиболее ревностного поборника.

Когда Митчел позвонил ему и попросил приехать для делового разговора, Пристли только плечами пожал. Какое отношение к области его деятельности имеет электрический король? Каждому известно, что корпорация Джона Митчела находится вне сферы деятельности полковника Пристли. Однако пренебрегать приглашением такого влиятельного в деловом мире человека, каким считался мистер Митчел, было бы в высшей степени неразумно, и Пристли вызвал машину.

Верный своей привычке, Джон Митчел приступил к делу сразу, без обиняков.

– Я знаю, вы человек, умеющий хранить чужие тайны. Поэтому я буду с вами откровенен. Могу ли я рассчитывать на такую же откровенность и с вашей стороны?

– При условии, если…

– В этом отношении можете быть совершенно спокойны: у меня в кабинете нет ни секретных микрофонов, ни записывающих аппаратов. Подслушивание тоже исключается: эта комната непроницаема для звуков.

– Меня это не тревожит, мистер Митчел, – с достоинством произнес Пристли. – Я считаю себя всегда окруженным аппаратами для подслушивания, так что… Но я ведь связан со многими военными корпорациями, и если вопрос коснется их дел, то… вы меня понимаете, мистер Митчел.

– Нет, нет, – откинулся в своем кресле Митчел. – Корпорации здесь ни при чем. Меня интересуют только ваши личные взгляды на некоторые вопросы, связанные с международной ситуацией.

– О, в таком случае я не стану возражать. даже если бы вам вздумалось транслировать нашу беседу на весь мир.

– Прекрасно! – воскликнул Митчел. – Каковы, с вашей точки зрения, перспективы войны? Я имею в виду настоящую войну, а не ту возню, какую ваше ведомство время от времени затевает на разных континентах. Меня интересуют перспективы большой войны.

– Мое дело – вооружение. Остальное меня не касается,

– Вы осторожны, – заметил Митчел. – Но разве вам непонятно, что вооружение не может продолжаться бесконечно без войны. Рано или поздно оно прекратится. И тогда…

– …Тогда кое для кого, и для вас в том числе, мистер Митчел, настанут тяжелые времена.

– И для вас, Пристли, – рассмеялся Митчел. – Для вас даже раньше, чем для меня.

– Это верно, пожалуй, – согласился Пристли.

– Не кажется ли вам, – продолжал Митчел, – что уже сегодня проблема войны зашла в тупик?

– Вы правы, – откровенно вздохнул Пристли. – Голоса, ратующие за мирное сосуществование, становятся все громче. И не только среди мелюзги, но и там, под куполом Белого дома. Даже среди крупных бизнесменов. За последние годы мы много потеряли. Деловые люди боятся потерять и остальное. Вот в этом причина.

– Нет, нет, не в этом, – сразу став очень серьезным, произнес Митчел. – Всему виной последние открытия в науке. Реактивные самолеты, межконтинентальные баллистические ракеты. Техника вооружения достигла таких высот, что угрожает исключить самое себя.

– Если вспыхнет война, преимущество будет за теми, у кого больше этого нового оружия и кто начнет первый, – тоном, не допускающим возражения, заметил Пристли.

– Абсурд! – с раздражением произнес Митчел. – Нужно потерять разум, чтобы надеяться на успех в войне с применением атомных и водородных бомб. В наше время ничего не поможет: ни внезапность удара, ни преимущество вооружения. Не за горами день, когда вам придется спустить все атомные заряды на дно океана и, скрепя сердце, подсчитать убытки, связанные с этой процедурой. Превратить мир в пустыню вам не позволят, да это и не нужно никому.

– О, лагерь сторонников мирного сосуществования пополняется, – с иронией бросил Пристли, стряхивая пепел с сигары. – Сколько вы списали со своего баланса в связи с революцией на Кубе, провалом нашей политики в Марокко, Египте…

– Слишком много, чтобы забыть об этом, – ответил Митчел. – И потом, с чего вы взяли, что я сторонник мирного сосуществования?

– Или война, или мирное сосуществование: третьего нет и не может быть, – спокойно сказал Пристли

– Война! – решительно произнес Митчел, и глаза его хищно сузились. – Но… без кровопролития, без насилия, без разрушений, без грохота и огня. Мирная война.

– Простите меня, мистер Митчел, – с плохо скрываемой иронией произнес Пристли. – Мне кажется, что мы рассуждаем о вещах если не абсурдных, то фантастических. Война – всегда насилие, всегда разрушение, всегда кровь и пожарища. Мирная война – это такая же несусветная чушь, как живой мертвец, танцующий под аккомпанемент беззвучного джаза. Труп – всегда неподвижность, музыка – всегда сочетание звуков, а война насилие. Вот у меня в кармане две тысячи долларов банкнотами, векселей на двадцать тысяч, золотые часы, портсигар, инкрустированный бриллиантами. Если я не соглашусь отдать этого добра, вам придется брать его силой, а для этого нужно меня поприжать как следует, хорошенько стукнуть раз–другой вот этим мраморным пресс-папье или трахнуть по башке вон той штуковиной, – указал он на аппарат профессора Эмерсона, стоящий на противоположном углу стола. – Подставка у нее, кажется, достаточно тяжеловесна, чтобы провалить даже более крепкий череп, чем у вашего покорного слуги.