Татьяна Грай - Сайт фараона

Из— под черных деревьев справа от здания неторопливо вышла в свет фонарей сгорбленная темная фигурка. Он всмотрелся в нее. Старуха? Да, похоже… но что делает старуха на станции среди ночи? Не картошку же продает?

Фигура приблизилась, и он смог рассмотреть ее подробнее. Согнутые возрастом плечи. окутанная темным платком голова, обвисшая рваная кофта, вязаная, в дырках, с висящими на нитках пуговицами… юбка чуть не до полу, такого же неопределимого цвета, как и верхняя часть костюма… и здоровенные мужские ботинки, издающие при каждом шаге бабки странный звук — шлепающий, влажный… как будто не по асфальту тащилась аборигенка, а по осеннему болоту.

— Здравствуйте, — неожиданно звучным — низким, хорошо поставленным, — голосом произнесла фигура, облаченная в рванье. — Мне, знаете ли, не спалось, вот я и решила выйти к поезду. Случается иной раз, что приезжают люди, которых никто не встречает.

Ошарашенный Максим смотрел сверху вниз на темный платок, не понимая, наяву ли все это происходит, или он спит себе в поезде и видит безумный сон… А старуха (старуха ли? Голос звучал слишком молодо…) тем временем продолжала:

— Вы намерены отправиться в гостиницу? Или здесь у вас есть какие-то родственники, друзья?

— Нет, — откашлявшись, ответил он. — Нет.

— На оба вопроса — «нет».

Старуха наконец подняла голову, и Максим увидел маленькое сморщенное личико с неожиданно большими светлыми глазами, задумчиво смотревшими на него из-под обвисших тяжелых век. Даже в чахлом свете вокзальных фонарей видно было, что глаза эти давно лишились глубины… однако странным образом сохранили живость.

— Позвольте в таком случае пригласить вас на постой, — торжественно произнесла старуха. — Я живу неподалеку… впрочем, сейчас все равно никакого транспорта нет, так что любое расстояние вы были бы вынуждены одолеть пешком.

— А такси? — растерянно спросил он, чувствуя, что у него начинает кружиться голова от ирреальности происходящего.

— Такси? В нашем городе? В такой час? Ха-ха-ха. — Она произнесла последние три слога раздельно, почти басом. Максим фыркнул.

Город… значит, это все-таки город… велик ли он?

— Что ж, премного вам благодарен, — сказал он, невольно включаясь в игру. — Мне и в самом деле некуда деваться.

Фонарь за спиной скрипнул, предостерегая, и Максим вдруг увидел затаенную насмешку в поблекших глазах старухи. А вдруг это Баба-Яга, подумалось ему, и завлечет она меня в свою избушку на курьих ножках, и засунет меня в горячую печь… чтобы зажарить к завтраку…

— Идемте, юноша, — старуха величавым жестом указала в сторону деревьев, из-под которых она вышла на площадь. — Камера хранения, само собой, сейчас закрыта, так что вам не удастся избавиться от вещей. А я вам не помощница.

— Куда уж… — хмыкнул он, вешая на плечо сумку и хватая чемодан за поводок. — Спасибо за приглашение. Я готов.

— Готовность — это внутреннее состояние, — сообщила старуха. — Не бросайтесь словами понапрасну.

Разинув рот, Максим уставился в сгорбленную спину — старуха уже зашлепала к деревьям. Ну и…

Он двинулся следом за аборигенкой. Чемодан запрыгал по неровному асфальту, как юный бегемотик, сумка завела старую песню — раскачивалась и колотила по спине… но теперь Максим совершенно не замечал всего этого, стремясь не отстать от старухи, удиравшей от него с неожиданной резвостью. Черные деревья надвинулись и накрыли своей тенью платок, кофту, юбку… он перешагнул через границу, отделявшую свет от тьмы, и словно погрузился в другое пространство и время, в мир отсутствия телесности… но чемодан быстро напомнил ему, что это не так.

Что— то знакомое почудилось ему в узкой темной улице без единого фонаря, на которую он вышел вслед за старухой. В слабом свете едва народившейся луны виднелись деревянные невысокие дома с распахнутыми настежь окнами (жара, тишина…), с фасонистыми крылечками перед дверями… а между домами тянутся аккуратно выкрашенные заборы с нарядными воротами и калитками… узкий тротуар, вдоль которого пышнеет газон с черной травой и белыми даже в ночи березами… что-то не просто знакомое, а очень близкое…

Бельчонок с темными тоскующими глазами и сломанной передней лапкой… Юный белый крыс, умудрившийся так повредить свой розовый голый хвост, что половину этого столь необходимого крысу отростка пришлось удалить хирургическим путем… спокойный добродушный ветеринар — молодой, круглолицый, со смешными тонкими усиками, ни к селу ни к городу торчащими у него под носом…

Старуха остановилась возле одной из калиток и, задрав длинный подол кофты, начала ощупывать собственный бок, словно вдруг засомневалась в целостности своего тела. В следующую секунду послышалось металлическое бряцанье — откуда-то из неведомых областей своей одежды старуха извлекла связку огромных ключей. Она долго искала нужный, наконец нашла и принялась отпирать калитку.

— Вы уж извините меня, милейший, что вынуждена вести вас через двор, — заговорила она, продолжая ковыряться в замке, — но парадная дверь у меня сегодня не функционирует. Я решила произвести некоторый ремонт в сенях, ну, и по необходимости кое-какие вещи сдвинула к самому входу. Надеюсь, вы не в претензии.

— Ничуть, — заверил аборигенку Максим, млея от изысканности провинциальной речи. — Мне все равно.

— Даже если это не так, — пробормотала старуха, совладав наконец с калиткой и распахивая ее, — изменить что-либо в настоящий момент невозможно.

Кто она, эта удивительная бабка, думал Максим, втаскивая чемодан во двор, откуда она вообще взялась в этом мире, сухом и скучном… а вдруг в этом городе все жители таковы? Ну нет, тут же решил он, этого просто не может быть.

Сначала Лиза… фантастическое дитя с не в меру зрелыми мыслями… теперь старуха, изумляющая живостью ума, не угасшего с годами…

Калитка захлопнулась, и он ощутил себя в залитом чернильным мраком дворе. Жалобный свет тощего полумесяца не в силах был прорваться сквозь заросли неведомо чего, подступавшие вплотную к забору. Максим замер, вдыхая удивительные запахи. Глаза понемногу привыкали к отсутствию света, и вот уже проявился первый ориентир: едва заметная линия бледных звездочек, пахнущих пьяно и одуряюще…

— Ну, что вы окоченели, юноша? — Старуха стояла прямо перед ним, сливаясь с темнотой; только и можно было различить, что светлое пятно лица, как бы оторвавшегося от остальной плоти и плывущего в ночном воздухе.

— А… я не вижу, куда идти, — пожаловался Максим.

Старуха мрачно фыркнула и сказала:

— Ну, тогда стойте здесь и ждите, пока я свет зажгу.

И он остался стоять рядом со сброшенной на траву сумкой и чемоданом, улегшимся набок.