Александр Бачило - Ждите событий (сборник)

— Следят?! — я уставился на Вовку.

Стоп! Следят! Кто ж так следит? Эту слежку за версту видно. Не следят они, а нервы на кулак мотают, заставляют чувствовать за собой слежку!

— Слушай, ну-ка еще раз расскажи, что эта мадам тебе говорила в подвале.

— В подвале? — удивился Вовка. — Ну, как… Я ж рассказывал… «Привычка, — спрашивает, — у вас такая выслеживать или…» Постой, ты на что намекаешь? Что это из-за меня?

— В том-то и дело! Не слежка это, Вовик. Показуха это одна, чтобы тебя напугать. Ты за ней следил?

Так вот тебе — получай. Тем же концом по тому же месту. Понял?

— Понял-то я понял, да что же мне теперь делать?

— А ничего. Игнорируй. Или даже нет. Увидишь того мужика очкастого или еще кого-нибудь, кто будет за тобой следить, — подойди к нему, задай вопрос какойнибудь. Если только они смогут говорить.

— То есть как это — если смогут?

— А так. С чего ты взял, что это люди? Может быть, их единственным назначением является показать тебе, что за тобой следят. Кот твой, тот тоже запросто с этим справился.

— Ясно. На пушку, значит, берут.

— Вот именно, только я думаю, никакая опасность тебе не грозит.

— Хм! А они как думают?

— Понимаешь, если бы они хотели что-нибудь сделать с тобой, то с их возможностями давно сделали бы.

— А может, они хотят меня в сумасшедший дом засадить?

— Так вот я и говорю — игнорируй. Да и потом — вряд ли у них такая цель. Не из-за этого они затеяли весь сыр-бор.

— А из-за чего?

— Вот это и нужно понять. Нельзя сидеть сложа руки, необходимо действовать.

Через десять минут мы выходили из квартиры. Телевизор объявил нам вслед технический перерыв и, изобразив на экране замысловатую картинку, затих. План был такой: Вовка обежит, кого сможет, из тех, кто был вчера на вечере, а я еду к Черняеву и мобилизую всю нашу команду. Необходимо выяснить, кто еще общался с этими милыми девушками и какие последствия это имело. («Контакты будем выявлять», — хмыкнул Вовка.) На улице мы пожелали друг другу ни пуха ни пера и разошлись в разные стороны.

Алик Черняев жил на другом конце города, телефона у него не было, и единственным средством связи с ним был автобус. На остановке бурлила толпа. Судя по тому, как оживленно подпрыгивали отдельные граждане, можно было понять, что автобуса нет уже давно.

В загончике, неподалеку, стояла, правда, одна девятка — как раз то, что нужно, но шофер, развалившись в кабине на моторе, казалось, не собирался никуда ехать в ближайшие две недели. Какая-то бабка, видимо, уже ходила к нему ругаться, и теперь громогласно докладывала на всю остановку:

— Лежит себе, песни поет. «Чтоб вином наполнялся стакан…» Только об одном и думают. Тоже мне Кикабидзе…

Все шло как обычно. Никто из этих людей и не подозревал, что город, возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра, может быть, они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло, теперь с каждым может случиться все, что угодно…

Шофер наконец зашевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил, долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус, поставили в уголок и размазали по стеклу. Шофер предложил своевременно «оплатить за проезд», и автобус тронулся.

Первую половину пути вся публика в салоне представляла один сплошной монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок в переднюю дверь вполз изрядно поддавший парень и в изнеможении остановился на нижней ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома. В детстве мы даже дружили, но потом что-то случилось. Антоха слетел с нарезки, то кидался куда-то на заработки, то неделями торчал во дворе, в основном возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться, но жены его скоро бросали. Сейчас исчерпывающей характеристикой на Антоху могла служить надпись на стене дома возле его подъезда: «Антоха-выпивоха».

Он стоял прислонившись к двери и мутным взглядом окидывал публику. Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза и с вызовом отходила в сторонку.

— Х-хоть бы одна зараза место уступила, — выдавил Антоха. — Видят же, что человек мается.

На передней площадке спиной ко мне стояла девушка в белой шубке и пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня перехватило дыхание. Это была Лена!

Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту, я не был бы так поражен. Уж Лену-то я совершенно не ожидал встретить здесь!

Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:

— Ну, чего уставилась, лупоглазая? Познакомиться хочешь? Так это мы враз…

Он стал карабкаться на следующую ступеньку, а я уже проталкивался через толпу на переднюю площадку.

Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе, ведь Лена могла так и не обернуться и вышла бы где-нибудь, а я об этом и не узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана, предложу даме свои услуги… Ну и так далее, по известному сценарию.

Однако ничего этого не произошло. И вообще ничего не произошло. Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту, где только что стоял Антоха, спокойно вышла и скрылась в толпе на остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какой-то ловкий фокусник просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.

Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я стоял, уставившись в одну точку, и, кажется, ни о чем не думал. Может быть, померещилось? Может быть, не было никакого Антохи, и Лены не было, и, вообще, все это мне просто приснилось?

Только когда шофер объявил конечную остановку, я пришел в себя и вспомнил, что еду, собственно, к Черняеву, чтобы рассказать ему о вчерашних и сегодняшних событиях, к которым только что прибавилось еще одно.

Открыл мне сам Алик. Он ужасно обрадовался, втащил меня в квартиру и весело накинулся:

— Ты где бродишь? Я уже два раза бегал тебе звонить! — Он был какой-то возбужденный, взлохмаченный, ему не терпелось что-то мне рассказать.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Случилось, — ответил Алик. — Я слегка тронулся. В остальном — все нормально.

Я наконец разделся, и мы прошли в комнату.

— Представляешь, — начал Алик, — я вдруг сдуру вообразил себя гением. С утра сегодня сочинил уже две вещички и задумал третью. Мне теперь очень нужно, чтобы кто-нибудь все это выслушал и сказал бы мне, наконец, что это — гадость, иначе я не знаю что будет.

Сам я этого почему-то не чувствую и кропаю одну за другой. И знаешь, мне кажется, что все это — так, игрушки, в голове уже зреет что-то глобальное, такое, что самому страшно.

Я хотел бы что-то спросить, но Алик не дал мне раскрыть рта.