Аркадий Львов - Две смерти Чезаре Россолимо (Фантастические повести)

— Куда, синьор? Тоже в Пуэрто-Карреньо?

— Да, — сказал я, — тоже. А потом в Боготу.

— А-а, — обрадовался один, — я тоже в Боготу. Вместе, значит.

Потом я спросил у них, откуда они сейчас идут и почему их так много.

— Мы были дома, — ответили они, — и возвращаемся домой.

— Нет, — сказал я, — вы идете из-под земли. Что вы делали там, под землей?

— Да ну тебя, — рассмеялись они, — нашел время шутить. Устали.

— Я не шучу! Послушайте, я не шучу!

Нет, они не слушали меня. Они устали, они в самом деле здорово устали — теперь это я и сам видел: щебень не скрежетал, он чуть-чуть похрустывал и шуршал, потому что человеческие ноги уже не опускались на него с силой, а волоклись, едва поднимаясь над дорогой.

Эти люди ничего не понимали, ничего не знали о себе. Казня тирана, Чезаре вернул им прежние их лица — человеческие, но память сомнамбул осталась за семью печатями.

Я, только я мог рассказать им правду.

— Мадам, — сказал профессор Аций Вист, — вам крупно повезло. Каждый день разбиваются машины и гибнут люди, но не каждый день наша клиника может предложить своему пациенту полноценный мозг. Увы, мозг — не сердце, своими руками его не сделаешь.

— Да, — кивала Эг, — я понимаю, это — большая Удача.

— Счастье, мадам, — уточнил профессор.

— Счастье, — повторила она. — Я всегда говорила ему то же: надевай шлем, ты когда-нибудь разобьешь себе голову, а голова — не сердце, где ты возьмешь новую голову? Но он такой упрямый, такой самонадеянный, он всегда смеялся надо мной: «Куда торопиться, Эг, придет время — подумаем». Вы понимаете, профессор, подумаем, когда останемся без головы!

— Я понимаю, — сочувственно произнес Аций. — Банальная история: не закрестимся, пока гром не грянет.

— Ах, профессор, — прошептала мадам, — мужчина так странно устроен — надо, чтобы каждый день над ним гремело.

— Увы, — развел руками Аций, — с вами трудно спорить, мадам: за вас факты.

— Господи, — застонала она, — зачем мне эта правота! Мне нужно только одно — чтобы он был жив. Скажите, профессор, вы на все сто процентов уверены, что он будет жить?

— Да, — твердо ответил профессор, — все сто, мадам.

Женщина плакала, она плакала, как все люди, когда смерть, которая казалась неминуемой, вдруг проносится мимо, и тогда только по-настоящему начинаешь понимать, что такое жизнь.

— Безнаказанность делает человека глупым, — говорила она сквозь слезы. — Немножечко кары — это только помогает человеку, но судьба бывает безжалостной, и тогда удары ее уже не исправляют человека, а уничтожают его.

Аций улыбнулся:

— Как видите, мадам, судьба не всесильна: она не сумела лишить вас мужа.

Женщина вздохнула:

— Кто знает, может, это все даже к лучшему. У него был тяжелый характер. Как вы думаете, профессор, он может измениться к лучшему? Наши друзья часто удивлялись мне: откуда у меня берутся силы терпеть все его причуды. Что я могла ответить на это? Берутся — вот и все. В конце концов, мы можем только то, что можем, — не больше.

Аций Вист поклонился: он был восхищен умеренностью и рассудительностью мадам. Он даже сказал об этом вслух:

— Эг, вы — удивительная женщина.

— Профессор, можете быть откровеннее, — усмехнулась Эг, — удивительно терпеливая.

Аций не возражал, перед ним сидел человек, который все понимал, и всякие уловки вежливости были здесь излишни.

Через три недели профессор выписал из клиники своего пациента-счастливчика и, прижимая руку к сердцу, извинялся перед его женой:

— Вы правы, три недели — это целая вечность, но войдите в наше положение, мадам: мозг — не почка, тремя днями здесь не обойдешься.

Эг ответила, что она все понимает, но надо иметь стальные нервы, чтобы перенести эти бесконечные испытания в ожидании лучших времен.

Аций Вист покачал головой: ничего не поделаешь, цивилизация только начинается, еще каких-нибудь двадцать лет назад люди не умели изготовлять даже такого пустякового насосика, как сердце, да что — они мочевого пузыря, этой примитивной колбы, не умели сделать своими руками!

Эг пожала плечами: в своем экскурсе профессор может зайти так далеко, что вспомнит блочные дома и каменные топоры.

— Мадам, — рассмеялся Аций, — наивность, как и мудрость, не беспредельна. Желаю всех благ. Прошу не забывать нас.

Взяв Мака под руку, осторожно, как берут больных, Эг повела его к машине.

— Мак, — сказала она, — ты еще неважно себя чувствуешь, — я сама сяду за руль. Подыми, пожалуйста, стекло: с твоей стороны дует.

Мак смотрел удивленно на жену, и она объяснила ему:

— Не смотри на меня так. Тебе еще нельзя простуживаться. Если хочешь, можно включить кондиционер, но, по-моему, он сейчас просто не нужен.

Мак провел рукой по панели, нажал никелированный пупок зажигалки и, когда появился багровый пятачок, засмеялся, но так, вроде бы на голосовые связки его был наложен глушитель высоких тонов.

— Мак, — спокойно сказала мадам, — я вижу, ты ничего не забыл и ничему, не научился. Не будем вспоминать несчастных королей, которым отрубили головы, а других взамен не дали, но прошу тебя, перестань мычать, как осел. И закрой, наконец, окно.

Мак снова прижал пупок, и багрового пятачка не стало. Мак наморщил лоб, тревожно глянул на жену, хлопнул кулаком кнопку зажигалки и, едва появилось багровое сияние, опять засмеялся.

— Мак, — напомнила мадам, — я уже один раз просила тебя: прекрати свой дурацкий смех.

Мак не обращал внимания на просьбы жены: он методично хлопал кулаком по кнопке и всякий раз, когда появлялся багровый пятачок, приходил, по ее словам, в животный восторг. Потом вдруг пятачок исчез, и сколько Мак ни нажимал кнопку, появлялось только черное пятно. Он стал шарить рукой по панели, пытался отодрать золотистую рамку, обрамляющую зажигалку. Жена, покачивая головой, наблюдала всю эту нелепую возню и наконец сказала;

— Мак, ты хочешь убедить меня, что ничуть не изменился? К чему валять дурака — ты же прекрасно знаешь, что я отключила зажигалку. Меня раздражали твои дурацкие забавы, и я отключила ее. Если хочешь закурить, пожалуйста… хотя нет, профессор предупредил, что в первое время тебе не следует курить — надо щадить сосуды.

Эг вынула сигарету, нажала кнопку зажигалки, ткнула сигарету наружным концом в багровый пятачок, затем сунула ее в рот и пустила дым колечками через нос. Мак, ошеломленный, смотрел на жену, и она сказала ему:

— Прости, я понимаю, это не очень гуманно позволять себе то, в чем отказано другому, но разве тебе в самом деле станет легче, если я буду себе тоже отказывать во всем?