Людмила Свешникова - Бутылка

Титков с трудом выплыл из вязкого мутного сна.

В голову вроде понасыпалась свинцовая дробь и болезненно там перекатывалась, а на языке ощущался привкус мышиных экскрементов. Бок и правое плечо тяжко ломило: вчера «с устатка» заснул на кухонном полу, а вредные бабы, жена и дочь Алька, не удосужились телогрейку подсунуть. Сами бы попробовали спать в таких условиях…

Накануне Титков с мастером Никишкиным зашли в винный отдел продовольственного магазина. Мастер вытянул из кармана блокнотик, быстро пролистал и растопырил три пальца:

— Вера, Надежда, Любовь…

На каждую святую приобрели по «зелёненькой» и двинули на квартиру к Титкову.

В кухне мастер Никишкин ловко сколупнул с бутылок шапочки и натянул на горлышки детские соски с большой дыркой на конце. Титков приятно удивился: умел мастер творчески оформлять выпивоны! Вчера, к примеру, пили из яичных скорлупок по сельскохозяйственному календарю за успешный подъём зяби, закусывая сырой морковкой…

Никишкин поднял бутылку и торжественно провозгласил:

— Поначалу засосём за Веру!

Засосали, закусив огурцом и килькой в томате.

Когда приложились к соскам третий раз, пришла жена Титкова, Матильда, женщина вечно усталая и раздражённая, с неживыми от перекиси волосами. Несмотря на хрупкую внешность, она после работы приволакивала тяжеленные сумки с разными овощами и продуктами.

Титков позвал было жену посмотреть на новую «рационализацию» мастера, но она не удивилась, а сказала:

— Хоть бы вас самих куда засосало, алкаши проклятые!

— Не бери во внимание, — успокоил Титков мастера. — Она никогда ничего понять не может!

Никишкин быстро успокоился, и они засосали за Надежду. Пока продолжали за Надежду, Титков всё прекрасно помнил. Помнил, как жена приходила на кухню и говорила что-то неприятное, но когда продолжали за Любовь, окружающее стало восприниматься отрывочно.

Не открывая глаз — они что-то плохо открывались, — Титков взлягнул ногами и попал в холодное и скользкое. Ага, холодильник!

Опохмелка могла бы быстро поправить тяжёлое состояние — за углом в ларьке наверняка уже торгуют пивом, — но идти придётся самому, потому жена и дочь Алька не посочувствуют.

Собрав всю силу воли, Титков сел и открыл глаза, но вместо привычной кухонной обстановки увидал совершенно непонятное: тесное стеклянное помещение и большой плакат на стене с незнакомым словом — «АКДОВ». За прозрачной стеной виднелось гладкое поле и странный белый диск. На диске лежал крокодил. Без лап. С отгрызенной головой. Из шеи изуродованного зверя сочилась белесая кровь.

«Белая горячка!» — испугался Титков. — Вот оно, вот дошёл до жизни!»

Зажмурив глаза, он энергично помотал головой. Дробь под черепом замоталась в такт, но крокодил не исчез.

Пришла другая жуткая мысль: «Инопланетяне похитили! Ради своих гнусных экспериментов… Не зря Никишкин как-то говорил: шныряют на тарелках и вынюхивают что и как… Живыми крокодилами, гады, питаются!»

— Помогите, караул! — застучал он в стенку ногами.

— Чего орёшь?! — прогремел вдруг голос жены, словно бы усиленный многими динамиками. — Чего орёшь? Засосало, пьянь голубая, сиди! — Огромный, как тыква, глаз заглянул в стеклянное помещение.

— Это почему ты такая большая, и зачем крокодил? — кивнул Титков в сторону белого диска.

— Я нормальная, — сказала жена, — я как и была, а ты вот уменьшился…

— Ты засадила!?

— Я что — Кио? — хмыкнула Матильда и, ухватив белый диск толстыми, как брёвна, пальцами с облупившимся маникюром, убрала из поля зрения.

Титков понял: никакой это не крокодил, а надкусанный огурец необыкновенного размера. Но от понимания легче не стало, и очень возмутило спокойствие жены. Ему хотелось, чтобы она запереживала и заплакала, глядя на несчастье родного мужа.

— Чего уставилась, дура! Зови неотложку! — закричал он.

— Зачем? Зачем неотложку?

— Чурбак ты с глазами, Мотька! — нервно заметался по тесному помещению Титков.

— Будешь обзываться, зашвырну куда ни попадя… Только всю жизнь и обзывается. Дождёшься! — пригрозила Матильда.

Титкову ясно представилось, как он летит в шахту мусоропровода среди разной вонючей дряни и никто не замечает его бесславной гибели.

— Мотя, — сказал он мягко, — зачем нам ругаться? Вынь меня отсюда. В поликлинику надобно, больничный взять…

— Как вынуть? Голова не пройдёт.

— Разбей посудину!

— А если стекло порежет? Отвечай за тебя, да? Да ещё в таком виде по квартире шастать будешь! Нет. К Альке нынче жених придёт. Увидит мини-тестя и жениться раздумает…

— Мне, Мотя, в понедельник на работу, как же я…

— Глядите, на работу ему! Теперь остаётся экспонатом в музее работать: смотрите, граждане, до чего алкоголизм доводит, как человек измельчал!

— Какой ещё экспонат?! — закричал Титков. — С ума сошла?

Матильда дальше разговаривать не захотела. Она взяла бутылку, пристроила её в глубине кухонного шкафчика и захлопнула дверцу.

Стало темно и жутко. Титков потоптался по стеклянному полу, лёг и попытался заснуть: может, проснувшись, он обнаружит себя прежним — мужчиной солидного веса и хорошего роста.

Уснуть не удалось, и тоска взяла невообразимая, прямо смертная тоска, аж опохмелиться расхотелось. Вспомнилось: сегодня суббота, во дворе на самодельном столе мужики забивают «козла», а по улице ходят взад-вперёд нормальные люди. Кто так гуляет, а кто идёт в разные кинотеатры. Сам Титков забыл, когда был в кинотеатре, употребляя всё свободное время на встречи с фантазёром Никишкиным. Теперь — всё! Торчи в проклятой бутылке, смерти жди! Стало жалко себя и всей пропащей жизни. Громко, с подвыванием, он зарыдал.

Дверца шкафа скрипнула, стало сразу светлее. Великанский глаз глянул в горлышко:

— Обедать будешь?

«Всё же она не вредная, — подумал Титков, — другая бы, точно, в мусоропровод шваркнула за все-то художества…»

— Помереть хочу! — всхлипнул он. — Смысла не вижу…

— Думать надо было.

— Другие тож потребляют.

— Потребляют, потребляют… Смотря как потреблять. Не каждый же день до потери сознания! Вот посиди и подумай — хорошая у меня жизнь с тобой? А теперь что — смотри на такого убогого! Хоть бы Альке судьба досталась…

Из Матильдиного глаза выкатилась слеза и поползла по боку бутылки.

«Ладно внутрь не попала, — подумал Титков, — как есть промок бы!»

— Не могу так сидеть, — заныл он. — Я что — жук?

— Кто тебя знает, может, ты давно такой, а я и не замечала? — задумчиво предположила жена. — Толку-то от тебя… Одна кручусь — верчусь — дом, работа, опять же Алька. Обедать будешь?

Она опустила в бутылочное горлышко на нитке аптечную пробочку с каплей щей. Но аппетита у Титкова не было, и пробка неприятно пахла корвалолом.