Blackfighter - Рассказы

Я поднял его на руки, и тут же понял, что не смогу унести подобную тяжесть. Тогда я потащил его, молясь всем богам всех миров, чтобы это не было последней каплей. Чуть поодаль, на берегу, можно было развести костер — валялись выброшенные прибоем обломки деревьев. Я зажег их, достал из непромокающих мешков снаряжения котелок и травы, заварил чай. Поставил палатку и укрыл Мейтина всем, чем было можно. Он по-прежнему не приходил в сознание. Заварив самые сильные травы, я слегка остудил отвар и стал потихоньку вливать его мальчику в рот. Он проглотил часть — это меня немного обнадежило. Я, не переставая, растирал ему руки и ноги — совершенно ледяные. Но он не приходил в себя. Несмотря на все мои усилия. К середине дня его обморок сменился глубоким сном — лихорадочным, неровным, но совершенно непробудным. Он бредил: обрывки фраз, какие-то имена, крики и стоны…

Я не мог ничего сделать — магию я использовать был не в силах. Мне самому нужно было выспаться и отдохнуть, чтобы я смог сделать что-то, действительно стоящее. Я задремал — и проснулся через какое-то время от зловещей тишины. Мальчик опять впал в кому.

Я шлепал его по щекам, теребил, растирал руки, пытался согреть теплом своего тела — и плакал. От своего бессилия, от страха потерять его. Это было страшным для меня самого — я и не знал, что умею плакать. Вгоняя заговоренный кинжал в сердце Мейт, неся на руках ее бездыханное тело, я не плакал — я клялся отомстить. А теперь… мстить было некому. И я не знал, что же мне делать. Прижимая его к себе, я шептал — должно быть, со стороны это выглядело сущим бредом:

— Не уходи, прошу тебя, милый мой, Мейтин, мой мальчик! Thenno, hiennau… Не уходи, это новый мир, он ждет тебя… Очнись же, очнись…

К вечеру ему стало лучше. Он уснул спокойнее, чем до того. Уснул, вцепившись в мою руку ледяными пальцами. И я тоже заснул — пусть это было эгоизмом, но я не мог не заснуть, не провалиться в темную душную дрему без видений, только с одним ощущением страха и близкой потери. Мы проспали до утра. Ранним утром я вылез из палатки в поисках еды. Берег был усеян какими-то раковинами и выброшенной рыбой. Я проверил ее на сьедобность, она оказалась вполне пригодной — нашу расу вообще трудно отравить. Но могли встречаться и исключения. Рыбу я запек, моллюсков кинул в кипящую воду. Полученное варево было если и невкусным, то довольно питательным. Когда я залез в палатку, мальчик открыл глаза и даже попытался мне улыбнуться. Я даже выронил рыбу, которая тут же закапала шкуры жирным соком. Говорить он еще не мог. Да и есть толком — тоже. Но я старался запихнуть в него побольше отвара из трав и бульона. И он опять заснул, заснул и я.

Это был самый бредовый из всех моих снов. Я шел куда-то по улице чужого города с огромными домами. Мимо меня сновали огромные машины. Дорога менялась прямо под ногами — я шел то вверх в гору по брусчатке, то вниз по странному дорожному покрытию, которое проминалось под ногами. Я кого-то искал… а люди, что попадались мне навстречу, норовили меня ударить или пнуть. А я был слабым — настолько, что не мог даже увернуться. И я шел, шел под градом ударов, спотыкаясь о подставленные ноги, падая лицом почему-то только в грязь. Потом я увидел того, кого искал — маленького остроухого мальчишку. Я знал, что это — тоже я. Он кинулся прочь, я бежал за ним… я бежал, бежал и никак не мог его догнать. И потом упал откуда-то с огромной высоты, и падал, падал… и разбился об острые скалы внизу..

Когда я проснулся, должно быть, была ночь. У меня болело горло, болели глаза. Я прикоснулся рукой ко лбу — жар. Пустяки, как нибудь переживу. Мальчик не спал, видимо, уже давно. Он выглядел утомленным.

— Как ты?

— Плохо, милорд. Не могу даже пошевелиться.

Голос был слабым и хриплым. Глаза — тусклыми и мутными. Я не знал, признаки ли это выздоровления от вчерашнего состояния, или начало новой болезни. Но сделать я все еще ничего не мог. А потому мы спали. Когда я просыпался, я ковылял на берег, собирал моллюсков и варил из них похлебку, поил мальчика и ел сам. Сколько дней прошло в бесконечном сне — я не знал. Но с каждым пробуждением мальчик выглядел бодрее… совсем чуточчку бодрее, но это было хоть что-то. Потом, устав спать, мы разговаривали, пока опять не засыпали. Меня все время лихорадило, я пил настой из лечебных трав — он помогал, но медленно. Так неспешно тянулось время: сон — еда — сон — разговоры.

— Мне страшно, милорд. Я чувствую себя беспомощным в этих странствиях. Я боюсь, проклятье! Я не в силах быть таким же, как вы. Я только обуза для вас.

— Мейтин, милый… если бы ты был для меня обузой, я бы не взял тебя с собой. А ты — мой друг, мой помощник, мой thenno.

— Но почему? Почему именно я? Потому что я похож на сестру?

Ох, как же мне хотелось сейчас дать ему пощечину! Он же знал, насколько я не люблю разговоров о Мейт. Особенно в таком ключе. И все же он меня спрашивал.

— Ты помнишь, как мы встретились?

— Да, конечно.

— Мейтин, почему ты тогда ответил мне согласием? Из страха? Из какой-то хитрости?

Удар за удар. Мальчик слегка покраснел.

— Нет, милорд. Нет. Я… Тогда я стоял перед вами, обнаженный, беспомощный, всецело в вашей власти. Я видел, что вы беспощадны, что способны на любую жестокость — и все же вы были весьма добры со мной. Учитывая, как я к вам попал. Я видел, что вы вольны сделать со мной все, что угодно. Пытать, убить, взять силой. И это… Это мне нравилось, милорд. Вы понимаете? Нравилось. Больше, чем нравилось. Это… Это будило что-то странное во мне. Мне хотелось это испытать — вашу жестокость. Насилие. Ваше насилие. Это возбуждало.

Он замолчал, облизывая пересохшие губы. Потом лег, прикрыл глаза рукой и продолжил:

— Я чувствовал это, сидя связанным на той скамье. Я думал о том, какими бы могли быть ваши руки, когда вы допрашивали меня. Я думал об этом, когда выкладывал все свои секреты. Я видел ваш взгляд, чувствовал мысли — я Слышащий, милорд — когда вы смотрели на меня. Оценивающе. И с желанием. И я думал только об одном — выглядеть более привлекательным. Наверное, это звучит глупо — выглядеть желанным в то время, как тебя допрашивают. И все же… я не мог думать о чем-то ином.

Я ждал. Ждал, когда вы сделаете выбор. И старался как-то на него повлиять. Рассказал все, что мог. Я мечтал только об одном — о вашем прикосновении. И когда вы сами меня позвали — я не мог остановиться. Хотя мне было страшно. Более чем страшно. Не только потому, что у меня не было еще любовников среди мужчин. Не только потому, что это были вы — страшная сказка, живая легенда, некто в ореоле жуткой славы. Убийца, злодей, оборотень. А потому что за этим стояло что-то большее — судьба, рок. Называйте, как хотите. Но я всегда догадывался, что я из тех, кому дано выбирать один раз — навсегда. И я шагнул навстречу. И все оказалось во сто крат лучше, чем мог вообразить глупый мальчишка-пленник.