Ярослав Смирнов - Аэрогарды

Д'Марья сломя голову бросился по лестнице, не задержавшись даже на секунду, чтобы хоть немного осмотреться и прислушаться к собственным ощущениям, и сделал это совершенно напрасно, потому что с мгновенным опозданием понял, что в здании полным-полно лазерных растяжек: их можно было легко обезвредить электромагнитным импульсом, но было уже поздно.

Он спасся в общем-то случайно: взрывной волной от трех сдетонировавших мин его выбросило из окна, а не размазало по стене и не посекло осколками. Да и ребятам повезло, потому что они не поспели за проворным вахмистром и не вошли в дом, который после взрыва сложился внутрь себя, будто стены его были картонными… или даже бумажными — как у японского домика, который стоял в «Вишневом саду», где проходили занятия по практической медитации… хотя сам д'Марья больше любил сдавать зачеты у пруда, такого тихого, что даже лягушки боялись там квакать, даже птицы ходили только пешком, а рыбы стояли в воде на одном месте и не умирали с голоду только потрму, что брали корм из рук продвинутых курсантов…

— …Кстати, о воде. Ваш пилот, дорогой брат фон Кёстринг, имеет к водной стихии самое прямое отношение. Вы знаете, судя по всему, он является одним из так называемых «детей Антарктиды» — то есть человеком, чьи родители, или хотя бы только отец, имели отношение к инкубаторам технологий. Таких людей на Земле осталось чрезвычайно мало, и поэтому нам…

Д'Марья замер на своей койке. Почему-то память беспорядочными вспышками демонстрировала мемоленту бесед с господами шварцриттерами, произвольно меняя куски интересного, но довольно сложного для понимания фильма. Что-то он там такое спросил про Руммеля… а! Они ответили, что перебросили его на свою базу… еще один. Но немцу, похоже, пока ничего не угрожает.

…а дальше пошло сложнее. Их внезапно обстреляли в упор — сразу же после рва с огнеметами, — причем одновременно с четырех точек, да как умело, что сразу у двоих курсантов, Панина и штаб-сержанта Синцова, оказались разбиты забрала шлемов. И это уже было достаточно серьезно, потому что, во-первых, вероятность газовой атаки никто не отменял, а во-вторых, разбило не просто бронепластик, но и ночную оптику: курсанты сразу практически ослепли.

Уходили драгоценные секундочки, да и с пулеметными гнездами пришлось повозиться, после чего на всех осталось только две гранаты и одна ракета, но тут полукоманде неожиданно повезло. У кого-то из паучников, разрабатывавших систему огневых препятствий, хватило ума устроить психологическую атаку а-ля Жуков: внезапно двухсотметровое пространство перед аэрогардами осветилось светом мощных прожекторов, так что стала видна каждая кочка, каждая травинка на неровном поле с редкими рядами колючей проволоки, над которым то и дело опасно проносились трассирующие очереди.

Однако получилось так, что поле преодолели без особых трудов — быстро засекли мины, определили проходы, а что до слепящего света… так это далеко не самое страшное, что могло случиться…

Д'Марья снова вспомнил двенадцать белых солнц и ряды ожидающих добычи колючек; туда надо было идти, и бежать, и ползти, и снова прорываться: он посмотрел в потолок — на этот раз у тени объявился нос картошкой, бородка клинышком и сидящий немного набекрень старый малахай — и память ему подкинула эпизод из последней застольной беседы.

— Свет — понятие диалектическое, — сказал тогда Биттербург поучающе. — С ним надо обращаться осторожно. Метаморфозы света с любой буквы — это дело посвященных. Помните, в России в прошлом веке был такой коммунист Ленин?

— Помню, — немного удивленно отозвался д'Марья. — Чего ж не помнить.

— О, смею вас заверить, это был один из удачных наших проектов… Хотя тогда мы действовали несколько неосторожно и даже поспешно, напрасно понадеявшись на то, что удастся использовать так называемую еврейскую карту.

— А при чем тут Ленин? — спросил д'Марья, взяв из банки шпажку с нанизанным на нее рольмопсом.

— Я же говорю — свет имеет варианты. Помнится, этому Ленину очень нравился истинный из этих вариантов, его настоящее то есть имя — ЛюцифЕрНИН. Он ведь именно так подписывался в документах Ордена, а вовсе не как Бланк, что бы там ни утверждал отступник Хаусхофер…

Д'Марья пропустил мимо ушей то, что говорили дальше Биттербург и Кёпф, потому что у него со шпажки соскочил рольмопс и, извиваясь половинкой своего тела, заструился к выходу из-за стола: пришлось долго гоняться за ним, тыча шпажкой в разные стороны, стараясь при этом не потерять ни лица, ни вежливой улыбки, а шварцриттеры, похоже, наблюдали за действиями младшего рыцаря со скрытым одобрением…

Д'Марья почувствовал, как по коже пробежали мурашки. Это что, и правда было?..

…Да, после прожекторов отдохнуть уже не пришлось. Две стены, одна за другой, потом еще танк, на который Шуйский потратил последнюю плазму, а потом предпоследнее, как потом оказалось, препятствие — лабиринт… и только пять минут до звездочек и беретов.

Д'Марья не очень-то любил всякие лабиринты, но он знал, что на боевой полосе обязательно должно быть и такое препятствие — где нет стрельбы, где нет огня и всяких прочих опасностей физического плана, где не работает даже логика, а есть только поединок сущностей и сути…

…он свернул не однажды, пока не наткнулся на свежезакрашенный указатель: что там подразумевалось, не смог бы понять даже Знающий, а ведь он таким не был, ибо там, где не имеет значения, где верх, а где низ, где в едином потоке смешиваются времена года и объекты микро-и макрокосмического значения — но только те, которые может разобрать человек в своих ипостасях, — можно проходить не единожды, а столько, сколько потребуется для преодоления. Ему удалось решить главную задачу, то есть продвинуться вперед, но он знал, и понимал, и был уверен, что все повторится — снова, снова, и снова; и он был, очевидно, готов к этому…

— …Да неужели вы не помните, брат младший рыцарь? Вам об этом должны были рассказывать в детстве. Даже мы видим — это был прославленный Ульрих фон Вандельштахель, мятежный рыцарь, покоритель Константинополя и гроза Востока. Его кровь течет в ваших жилах, его гены — основа вашей плоти, его мысли живут в вас, являясь основой вашей Вселенной и той дороги, по которой пройдете только вы…

А ведь точно, уныло подумал д'Марья, прабабка-то, которую прадед привез с войны, рассказывала матери, что был в ее баронском роду знаменитый рыцарь Ульрих фон… как они узнали-то?

Эх.

…Лабиринт прошли все, но, наверное, с разными результатами. Так или иначе, когда до финиша дистанции оставалось доползти всего ничего, Женька Топильский, вечный баловень судьбы, красавчик и балагур, которого уважали ребята и обожали девчонки, ценило начальство и боялись враги, неожиданно поднялся во весь рост и принял прямо в душу последний шальной осколок, который пробил бронекомбинезон дважды и разбросал по изуродованному вечной^ войной полю внутренности посмертного аэрогарда — звездочки и берет Женьке дали в последнюю его долгую дорогу.