Ариадна Громова - В Институте Времени идет расследование (С иллюстрациями)

Вот и след какой-то отыскался, можно действовать, искать, что-то делать. И я чувствовал, что это будто бы связывает меня с Аркадием, не дает порваться последней ниточке, соединяющей нас — живого и мертвого. И только когда эта ниточка оборвется, Аркадий для меня по-настоящему умрет.

Л иньков пришел к концу дня и молча опустился на потертый кожаный диван у двери.

— Воду на тебе, что ли, возили в этом Институте Времени? — удивился Савченко. — Это ж надо — за один неполный рабочий день человек до ручки дошел. Специфика заела?

Линьков уныло усмехнулся:

— До специфики я даже не добрался, и без нее весело. Говорил же я, что простых дел там не бывает…

Валя Темин тихонько простонал от нетерпения и весь подался через стол к дивану.

— Н-ну?! — выдохнул он. — Чего душу тянешь, объясняй!

— Нет, товарищи, как хотите, — умоляюще сказал Линьков, — а для рядового гражданина это многовато — Институт Времени и Валентин Темин в один и тот же день, без всякой перебивки и разрядки…

— Да ты что? — сказал Валентин, обиженно моргая. — Не хочешь — не надо.

— Не надо ему! — подтвердил Савченко. — Совсем ему не надо! Это он просто так весь день, как пришитый, в отделе сидит. Даже обед освоил на сверхзвуковой скорости. Я в столовой сижу, слышу, как Валентин ложкой рассольник хлебает, а глянул, он уже шницель жует, от рассольника только звук остался.

Линьков с удовольствием посмеялся, чувствуя, как постепенно спадает напряжение, на котором он прожил этот удивительно долгий майский день.

— А после обеда одна подшефная ему звонила, просила-просила, чтобы он хоть на полчасика вышел, — продолжал Савченко, — но наш Валентин ни в какую! У нас, говорит, сейчас дела государственной важности идут… Ну чистый Джеймс Бонд!

— Да ладно тебе! — смущенно пробормотал Темин. — И никакая это не подшефная, а один парень…

— Совсем он, видно, дошел, твой парень! — ужаснулся Савченко. — Голосок у него тоненький-тонюсенький, еле я расслышал, что Валя Темин требуется. Плохо о нем, видать, родители заботились. И назвали его как-то не так: Милочка. Разве ж это имя для парня?

— Да брось ты! — не выдержал Темин. — Я делами интересуюсь, а он… Ну, Линьков, ты хоть одно скажи: какая у тебя версия?

— Нет у меня никакой версии, понял? — ворчливо ответил Линьков. — И вообще ничего у меня нет!

Валя Темин поглядел с такой страстной укоризной, что Линькову неловко стало.

— Ладно, Валентин, ты не расстраивайся, — примирительно сказал он. — Нет версии — будет версия. Пока по всем данным вроде самоубийство, но…

— Следы есть? — быстро спросил Темин.

— Всё есть. Следы есть, труп есть, яд есть. Мотивов только нету. Ни малейших!

— Это в смысле самоубийства? — спросил Савченко.

— Ну да. Почему вообще может молодой здоровый парень покончить самоубийством? Несчастная любовь? Формально вроде имеется, но по психологии никак не проходит. Служебные неприятности? Отсутствуют. Алкоголизм — исключается. Нервный срыв или, тем более, психическая болезнь — тоже. Так чего же он, спрашивается?

— Может, его запугали? Шантаж? — с надеждой подсказал Темин.

Линьков с интересом взглянул на него. Валька иногда выдавал ценные идеи — ценные именно своей первозданной наивностью, другому такое просто в голову не придет, тормоза включатся на полпути. Шантаж! А если в самом деле?… Но кто и как мог шантажировать Левицкого? Темное прошлое исключается, весь он на виду. Лаборатория не засекречена. Правда, институт, в общем-то, ведет и закрытые темы, и потом, эксплуатационники у них…

— В том-то и дело, друг, — уже серьезно проговорил Линьков, — что ничего вроде не подходит, а с другой стороны — любое может подойти. Очень уж все неопределенно и расплывчато… Стружкова мне жалко, — неожиданно для самого себя сказал он. — Мучается он очень. Я его вполне понимаю: лучший друг — и такая история! Вот он абсолютно не верит, что это самоубийство.

— А может, он правильно не верит? — спросил Савченко.

Линьков досадливо причмокнул.

— Сейчас кто угодно может правильно верить или не верить. Данных кот наплакал, под такие данные любую версию подогнать можно. И вообще горит мой отпуск, братцы!

— Ну, на худой конец я выручу, не переживай, — успокоил его Савченко. — По-моему, усложняешь ты очень. Устал, видно.

— Может, и устал, — вяло согласился Линьков. — Очень даже возможно. Вот просплюсь как следует, тогда все вопросы выясню и все проблемы вырешу. Правильно я говорю, а, Валентин?

— Перенапрягаться, конечно, не следует, — солидно отозвался Валентин и тут же начал набирать номер телефона. — Здоровый отдых — это, знаешь… — уже рассеянно пробормотал он, прислушиваясь к гудкам в трубке. — Але, слушай, это Валентин говорит. Я тут немного дела расчистил, постарался изо всех сил, некоторый просвет образовался… Ну, что ты, да разве я…

– «Доходяга парень по имени Милочка», - голосом диктора сказал Савченко, — или «Валентин Темин организует здоровый отдых». Драма из современной жизни минимум в трех действиях, два мы уже видели.

Линьков понимающе усмехнулся. И вдруг ему стало тоскливо. Впервые в жизни он слегка позавидовал беззаботному Валентину с его Милочками и Леночками.

Но тут же он понял, откуда это взялось, и даже зашипел тихонько от досады, как кот, которого тронули за усы.

Он очень отчетливо увидел серьезное, почти суровое лицо Нины Берестовой, ее продолговатые зеленые глаза, глядящие куда-то мимо него, сквозь него, и до жути ему захотелось вот так же весело и беспечно, как Валька Темин, набрать неизвестный номер телефона и сказать:

— Нина, это Александр говорит. Как у тебя нынешний вечер, — может, в кино пойдем?

Н а следующий день я пришел в институт рано, в четверть девятого. Конечно, я не так на работу торопился, как на встречу с Линьковым. Не потому, что меня увлекала мальчишеская игра в детектива-любителя, ей-богу, не до того мне было! Но гибель Аркадия своей бессмысленностью, откровенным алогизмом колебала все устои того рационалистически четкого микромира, в котором я прожил всю сознательную жизнь. Расследуя, изучая, анализируя, я пытался укрепить эти самые рационалистические устои, которые у меня на глазах издевательски шатались и раскачивались. Я знал, что если мне не удастся это сделать, пропал я, и неизвестно, как дальше жить и как, в частности, работать. Сначала Аркадий действует неизвестно почему, потом Нина… Кто следующий? Может, я? Что я сделаю? Брошусь под трамвай? Перейду работать в торговую сеть? Или законтрактуюсь на китобойное судно? Почем я знаю, чего мне ждать от себя, если самые близкие люди делают то, чего они делать ни в коем случае не должны, не могут? Тут я раздумывал некоторое время, звонить Нине или… Позавчера утром и вопроса такого не существовало, а сегодня… Нет, не могу я, не буду!