Ариадна Громова - В Институте Времени идет расследование (С иллюстрациями)

— Нет, зачем же в парадном? — медленно ответил я, глядя на него. — Я у тебя, Аркашенька, ночевал. На твоей шикарной тахте…

Аркадий дернулся и приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать. По лицу его пробежала легкая судорога. Потом он сказал, глядя в сторону, преувеличенно небрежным тоном:

— Я задержался там… в одном месте. Поздно было идти далеко… Я там и переночевал.

Давай, давай, Аркашенька! Сделаем вид, что мы тебе поверили. Только не скажем, что кто-то сидел в твоей комнате. Не исключено, пожалуй, что это ты сам и был.

Аркадий вдруг начал счищать какое-то невидимое пятнышко с рукава и, не поднимая глаз, отрывисто спросил:

— Ты что, на работу вообще не идешь сегодня?

— Да понимаешь… — доверительно сказал я, не спуская с него глаз, — я тут с одним человеком уговорился встретиться, а он что-то не идет. Вообще-то действительно пора на работу, опоздали мы. А ты как сюда попал?

Аркадий нахмурился и подозрительно глянул на меня.

— Да так, по дороге зашел… — пробормотал он. — Ну, пошли, что ли, в институт?

Я лихорадочно соображал, что ответить. В институт мне идти, конечно, нельзя: «здешний» Борис наверняка только что миновал проходную. «Незнакомец» не появился и вряд ли уже появится. Аркадия выпускать из виду нельзя, а как его задержать, непонятно. Дурацкое положение! Аркадий явно принимает меня за «своего» Бориса и удивляется, почему я так странно веду себя… Что же делать?

— Да я, пожалуй, подожду его немного, — сказал я. — Ты начни пока без меня…

Представляю себе, как он удивится, когда войдет в лабораторию и увидит там «своего» Бориса! Постой, а ведь это идея! Нужно позвонить в лабораторию и предупредить двойника или, еще лучше, вызвать его сюда из института, ведь по телефону такие вещи не объяснишь. Да, но пока я буду звонить, Аркадий уже доберется до лаборатории! Ага, кажется, нашел…

— Слушай, Аркашка, — сказал я умоляюще, — будь другом, добеги до продмага, купи мне что-нибудь пожевать. Я боюсь отойти — вдруг мой человек придет. А я, понимаешь, проспал и ничего у тебя там не успел перехватить…

Аркадий хмуро кивнул и направился к выходу.

— Я тебя у выхода подожду, — сказал я, — чтобы тебе меньше бегать.

Мы молча дошли до выхода, и Аркадий свернул налево, к продовольственному магазину.

Будка автомата стояла тут же, на углу. Я торопливо сунул монетку, набрал номер лаборатории и покосился через плечо на улицу — не идет ли Аркадий. Впрочем, он не успеет так быстро обернуться, минут пять у меня наверняка есть.

Громко щелкнуло у самого уха, и незнакомый мужской голос сказал, продолжая разговор с кем-то в лаборатории:

— …Возьмем искровую. Сходи на склад… — а потом, уже в трубку: — Я слушаю!

— Это лаборатория локальных перемещений? — неуверенно спросил я: незнакомый голос сбил меня с толку.

— Нет, нет, — нетерпеливо ответил голос. — Локальные — 28–51. А здесь биологи.

Какие еще биологи? У нас в институте не было такого отдела!

— Простите, — пробормотал я, — я, видно, ошибся… У Стружкова всегда был 28–56.

— «Всегда»! — насмешливо сказал мой невидимый собеседник. — Да у нас этот номер еще с прошлого года… хватились!

На том конце положили трубку.

Второй монеты у меня не было. Ну ладно, пока она мне даже и не нужна. Сперва надо понять то, что я услышал. «С прошлого года»!.. Что же это значит?

Я вышел из кабины и стал, прислонившись к ее стеклянной стенке. Аркадий все не шел. Да и хорошо, что он не идет. Мне надо подумать. Мне надо хорошенько подумать. Ох, и влип я, кажется! Ох, и дурака свалял!

Да, собственно, что думать? Информация ведь совершенно недвусмысленная: в том мире, в котором я сейчас нахожусь, наша лаборатория еще с прошлого года имеет другой номер телефона. Вроде бы ничего тут удивительного нет, это же измененный мир. Но вот ведь какая закавыка! До сих пор я предполагал, что двигаюсь в прошлое: сначала из двадцать третьего мая попал в двадцатое, потом из двадцатого — в девятнадцатое.

А прошлое-то не могло измениться! Все, что случилось до девятнадцатого мая, должно оставаться неизмененным!

А год назад наш номер был 28–56!

Это означает только одно: я нахожусь теперь не в прошлом. Я попал в будущее, вот куда я попал!

Спокойно… спокойно… Проверим свои рассуждения, проверим еще раз. Значит, так… Допустим, сейчас все-таки двадцатое мая 1974 года. Я нахожусь в этом мире всего один день. Конечно, я его немного изменил своим вмешательством, и что-то тут происходит уже не так, как происходило двадцатого мая 1974 года в прежнем моем мире… Вот, например, мы встретились с Аркадием в сквере, и он сейчас не на работе, а в том двадцатом мая он, я помню, пришел на работу вовремя. Изменения есть, это понятно, но они пока небольшие, локальные. Они затронули только Аркадия, ну, еще Анну Николаевну… В остальном мир, конечно, не изменился. Следовательно, перемену телефона никак нельзя приписать моему вмешательству в прошлое. Если бы номер изменился из-за моего вмешательства, то это следствие очень косвенное, и оно могло бы произойти лишь на более или менее значительном отдалении во времени.

Переменить номер по не зависящим от меня причинам могли когда угодно, хотя бы и сегодня, двадцатого мая. Но ведь это произошло не сегодня, а еще в прошлом году! И биологов в институте никаких не было ни в этом году, ни в прошлом. А это уже серьезное изменение. Да нет, дело, похоже, ясное… Ну и ну!

Я еще раз посмотрел в ту сторону, откуда должен появиться Аркадий. Его не было.

Не стану же я спрашивать у прохожих: «Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?» Я не поэт, а хронофизик, мне неловко. Хотя — зачем такие лобовые приемы? Надо поделикатней.

Я начал внимательно разглядывать прохожих. Ага, вот кто мне нужен, — этот молодой парень в зеленом плаще с муаровыми отливами… Интересный какой плащ! Но это потом… А вот из кармана плаща у него торчит газета…

— Простите, — сказал я, шагнув к парню, — это у вас сегодняшняя газета?

— Вчерашняя, — будто извиняясь, ответил парень. — Вечерняя.

— Если вечерняя, тоже хорошо! — торопливо сказал я. — Можно у вас ее… на секундочку? Мне тут нужно одну вещь посмотреть…

— Да пожалуйста! Хоть и совсем возьмите, я ее прочел, — добродушно отозвался парень.

Газета жгла мне ладонь. У меня еле хватило сил не разворачивать ее тут же на улице, уйти в скверик, повернуться спиной к прохожим. Руки тряслись, когда я расправлял свернутые в трубку листы.

Вчерашняя газета. Вчера было девятнадцатое мая. Девятнадцатое мая 1976 года!

З ахлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института, даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не лезет!