Ариадна Громова - По следам неведомого

Мне кажется, затея это была какая-то нелепая: вечно грохочущий и движущийся ледопад — вовсе не место для любопытных туристов. Экспедиция Ханта шла через него поневоле — не было другого пути на Эверест. Но вот нашлись среди нас люди, которые во что бы то ни стало хотели увидеть этот ледопад. Об одном из них, американце Кларенсе Лоу, я знал, что он пишет книгу о покорителях Эвереста, и поэтому хочет своими глазами увидеть возможно большую часть пути, пройденного экспедицией Ханта в 1953 году. Я еще подумал, узнав об этом: «Если так, почему бы ему не забраться заодно и на верхушку Эвереста тогда-то он уж все будет знать!» Но у Лоу хоть дело было он и в Дарджилинге все время проводил с Тенсингом, собирал материал. А чего хотели другие, я даже не знаю. Да нас и шло туда всего шесть человек, кроме носильщиков и Анга.

Милфорду в дороге удивительно везло на всякие предзнаменования. В Катманду ему журналист предрек опасность, грозящую в горах. А тут, невдалеке от монастыря, он и Анг встретили йети — снежного человека! А встреча с йети, по поверьям шерпов, предвещает смерть.

Вышло это так. В базовом лагере мы пробыли с неделю — надо было акклиматизироваться. Горная болезнь давала себя знать; одни страдали больше, другие — меньше, но все жаловались на одышку, головные боли, бессонницу и вялость. Постепенно мы привыкали спать на высоте; потом стали переносить палатки еще выше. Перетащили свою палатку и мы с Милфордом, поставили ее между двумя большими валунами.

Трава и здесь была густая, хоть и низкорослая, но зеленые участки то и дело перемежались каменистыми осыпями, торчащими скалами, валунами. Невдалеке лежала граница снегов, за которой начиналось мертвое ледяное царство. Но растительность не сдавалась. Вовсю цвели карликовые рододендроны; их алые, желтые, розовые цветы все так же пахли лимоном. Светились, как языки огня, желтые непальские лилии, пестрели бесконечно разнообразные примулы, анемоны, белели эдельвейсы. Среди скал и каменных россыпей пылали ало-розовые заросли полигониума и резко выделялись крупные красные и голубые цветы дельфиниума. Травы здесь словно кутались от холода в пушистый белый покров и казались шерстистыми на ощупь, а цветы яростно горели под горным солнцем, купаясь в щедром потоке ультрафиолетовых лучей.

Гигантская группа Эвереста в прозрачном горном воздухе казалась удивительно близкой — полчаса ходу, не больше. Небо было густо-сапфирового, какого-то неземного цвета, снег отливал розовыми и сиреневыми тонами.

Мы легли спать втроем в маленькой палатке. Милфорд так боялся отпустить Анга от себя хоть на минуту, что я ехидно предложил:

«Да связались бы вы с ним веревкой, как полагается альпинистам, — и дело в шляпе». Милфорд невесело усмехнулся.

Заснуть нам не удавалось. Болела голова, сердце билось, как колокол, звенело в ушах. Да и холодновато было, даже в спальных мешках. Я встал, чтобы одеться потеплее. Милфорд тоже встал. И тут Анг вдруг выполз из палатки. Он-то не страдал от горной болезни — высота в пять с лишним километров была для него привычной с детства: он ведь родился и рос в Соло-Кхумбу. Милфорд забеспокоился и вскоре отправился за ним. Я услышал, как он тихонько окликнул Анга; потом загремели камни под его шагами. И вдруг шаги резко оборвались; я услышал подавленное восклицание. Я как раз натягивал свитер и поэтому не сразу выбрался из палатки.

Милфорд и Анг стояли почти рядом невдалеке от меня и остолбенело глядели на выступ скалы, залитый ярким лунным светом.

— Вы что? — спросил я.

— Снежный человек, — сказал Милфорд. — Он был здесь, только что — и сразу исчез вот за тем выступом.

— Вот это здорово! — ошеломленно пробормотал я. — Какой же он?

— Да примерно такой, как нам описывали… Выше меня ростом, весь в густой серой шерсти, сильно сутулится, руки висят. Ходит быстро и ловко. Ну, и морда у него — безволосая, но совершенно обезьянья и очень злая. Настоящий горный дьявол! Можно поверить, что он людей утаскивает и убивает ведь силища-то у него, должно быть, страшная. Мне даже не по себе стало…

И тут мы увидели, что Анг лежит ничком, обхватив голову руками. Вся поза его выражала отчаяние.

— Анг, ну что ты? — тревожно спросил Милфорд, трогая его за плечо.

Анг пробормотал, не поднимая головы:

— Боги гневаются… это их знак… йети — вестник смерти…

Милфорд вздохнул.

— Идем спать, Анг, йети — зверь, и богам до него нет дела.

Они ушли в палатку. Я на минуту задержался у входа. Луна резко вычертила границы угольно-черных теней и серебряно-голубого света. Не было переходов, полутонов — необычайно яркий, мертвенно-голубой свет падал с черного неба, усеянного очень крупными, колючими звездами. Ледяные вершины, залитые мертвым светом; могучие уступы, словно лестница гигантов; уходящие в небо крутые склоны и хаотическое нагромождение скал — все это выглядело сейчас до того необычным, что мне почудилось, будто я попал на другую планету — может быть, на Луну, — и один стою в этом мертвом и страшном мире.

Дальше события начали разворачиваться с головокружительной быстротой — события странные, непонятные, ужасные. Мне так тяжело обо всем этом вспоминать, что я расскажу как можно короче.

Итак, мы отправились на ледопад Кхумбу. Представьте себе, что гигантская река, с бешенством вздыбив крутые волны, вырвалась из тесного ущелья на волю — и тут же оледенела на бегу, схваченная жестоким морозом. Примерно такое впечатление производит этот проклятый ледопад. В довершение сходства с рекой он непрерывно движется и грохочет. Там все меняется на глазах: вдруг рассыпаются грозные ледяные башни, разверзаются новые гигантские пропасти и с грохотом смыкаются края прежних трещин. Движущийся лед, коварнейший и опаснейший в мире; трещины, хитро присыпанные снегом; хаос ледяных обломков и зловещий грохот обвалов — вот что такое ледопад Кхумбу!

К счастью или к несчастью, мы пробыли там всего часа два. Путь нам преградила громадная трещина, возникшая только что, на наших глазах. Кларенс Лоу настаивал на том, чтоб пойти дальше, а трещина, шириной метров в пять, протянулась чуть ли не через весь ледопад. Тогда шерпы обвязали веревкой одного из своих товарищей и спустили его в провал. Он должен был сыграть роль «маятника»: раскачаться, уцепиться за противоположный край трещины, перелезть туда и надежно закрепить веревку, — по ней пройдут остальные.

Я смотрел на эту рискованную операцию со смешанным чувством восхищения и недовольства. Я не понимал, зачем нам понадобилось лезть через эту проклятую трещину, — мы могли попробовать обойти ее, могли вообще повернуть обратно, хватит уже бродить по этому дьявольскому месту! Шерп раскачивался на веревке, ударяясь об острые ледяные края — несмотря на толстую одежду, ему, видно, здорово доставалось. Наконец, изогнувшись, он сильно оттолкнулся ногами от стенки и через мгновение тяжело упал по ту сторону трещины. Отдышавшись, он помахал нам рукой и улыбнулся. «А-ча!» [2] «Хорошо» — шерпск. — крикнул шерп и начал привязывать веревку.