Ариадна Громова - По следам неведомого

Кругом все мертво.

Мендоса говорит, что реки эти, наверное, раньше были очень большими (вероятно, раз они прорыли такие ущелья!), а теперь высохли и скоро совсем исчезнут.

— В Кордильерах все сохнет. Даже священное озеро инков Титикака уменьшается На глазах.

Я спрашивал его, куда это мы забрели, но он не знает. Говорит, что слыхал об этой долине (и счастье еще, что слыхал — он посоветовал взять с собой побольше воды и жиру!), но никогда здесь не был и не знает, как далеко она простирается и что будет за ней.

Вечером, в тот же день.Это настоящая ловушка! Впереди, на северо-востоке поднимается высокий зубчатый кряж, закрывая выход из долины. Пока не видно, есть ли там перевал и пройдут ли мулы. А если не пройдут? И что там, за кряжем? Может быть, такая же пустыня? На рассвете пойдем на штурм. Воды осталось меньше, чем на сутки. Но уже темнеет, и ночевать придется здесь.

Недавно наткнулись на следы трагедии, когда-то разыгравшейся в этом мрачном месте. Сначала — скелеты лошадей и мулов, поодиночке, на большом расстоянии друг от друга. Сохранились гривы, хвосты и серебряный набор сбруи. Мясо, должно быть, расклевали случайно залетевшие сюда коршуны. Потом человеческий скелет. Это был мужчина высокого роста. Рядом с ним лежал старинный меч в растрескавшихся кожаных ножнах, горсть золотых монет — испанских дублонов, кинжал с крестообразной рукояткой (вроде тех мизерикордий, которыми рыцари добивали побежденных противников на турнирах) и откатившийся в сторону стальной шлем конквистадоров. Лохмотья богатой испанской одежды, чудом сохранившейся в этой гигантской сушилке, лежали на костях. Он прошел всю долину и умер от жажды. Еще через несколько шагов, мы увидели два трупа, лежащих рядом, — тоже испанская одежда и вооружение XVI века. Потом еще один. Этот попытался пройти дальше. И все равно погиб.

— Это что же, и в Гималаях вот так? Пустыня и ветер? — спрашивает Петя Веневцев.

— Ну, что ты! — говорю я и вспоминаю Гималаи.

Гималаи, по-моему, гораздо красивей. Они и величественней и как-то, я бы сказал, человечней.»

Впрочем, я говорю о тех местах, где я побывал (конечно, за исключением ледопада Кхумбу и проклятого ущелья). Высокогорье там тоже ледяное и безжизненное. Но ведь до самой границы снегов в Гималаях кипит жизнь. А в Кордильерах на небольшой высоте чаще всего — голые камни и ветер. Правда, тибетская сторона Гималаев более пустынна, скудна и холодна. А ведь Анды так же двойственны, как Гималаи. Только они отгораживают не юг от севера, а восток от запада. Но картина получается сходная — одна сторона богата влагой и растительностью, а другая — суха и бесплодна. Мы все время бродим по сухим и холодным западным склонам великой цепи. Прохлада на западном склоне поддерживается холодным Перуанским течением, идущим вдоль берегов Чили и Перу, — оно сильно понижает температуру океана. Этот краткий комментарий я даю для того, чтобы мои читатели, в случае, если у них такое же поверхностное знание географии, какое было у меня еще около года назад, не обращались к справочной литературе, чтоб выяснить, — почему же под тропиками так холодно?

« 26 января.Ура! Пустыня кончается! Мы спускаемся с перевала и с каждым часом приближаемся к жизни. Все чаще пробиваются между камнями пучки травы и низенькие кустарники. Попадались уже довольно большие лужайки с настоящей желто-зеленой травой и цветами. Маша собирает красные, синие и желтые генцианы, пламенеющие сассифраги. Эти я помню еще по Гималаям. А вот как называются большие желтые цветы без стебля, похожие на маленькие солнца, упавшие на землю? Я бы назвал их «цветами инков», но Маша произносит какое-то непонятное и длинное латинское название. Кустарники вокруг — это вечнозеленая смолистая тола.

Мулы ступают по каким-то коврам — таким плотным, что на них не остается следов от копыт. Эдварде бьет по этой странной зелени геологическим молотком и, смеясь, утверждает, что она не уступает по твердости некоторым горным породам. Мендоса называет этот низенький стелющийся кустарник — льярета; Маша говорит, что это — Azorella compacta. «Азорелла» — звучит красиво. А насчет компактности очень верно подмечено. Мендоса говорят, что эта самая льярета или азорелла хорошо горит и индейцы собирают ее на топливо.

Над нами с высокой горы спускается глетчер. От него бежит поток, извиваясь между камней. Вода! Вода!

Местность оживляется все больше. Вдалеке промелькнули викуньи. Мак-Кинли видел пуму. Он хочет достать из багажа винтовки и поохотиться. Его горячо поддерживают Костя Лисовский и Этель Престон. (Она, оказывается, страстно любит охоту). Вот как все сразу оживились! Зверья тут немало. Шныряют между скал уже знакомые нам серые пушистые зверьки — шиншиллы, из-за обломка порфировой глыбы на мгновенье показалась острая мордочка лисицы. На фоне неба красуется на высокой скале громадный кондор с пушистым белым воротником вокруг голой шеи. Самое удивительное то, что здесь водятся колибри. А я думал, что они обитают только в тропических лесах! Когда я впервые их увидел, то принял за каких-то больших жуков или бабочек, но Мендоса сказал мне, что это такое. На горизонте видны громадные кактусы.

Вечером того же дня.Мы расположились возле маленькой индейской деревушки на высоте 3100 метров. Лачужки в деревне жалкие. Леса тут нет, дома кое-как слеплены из кактусов. Одежда обитателей этой деревушки до крайности проста и бедна: она состоит из пончо — большого куска грубой ткани из шерсти альпаки (это здешнее животное, близкая родственница знаменитой ламы, изображенной на гербе Южной Америки); в середине этого куска проделано круглое отверстие, в которое просовывается голова — вот и все. Широкополые шляпы из крученой шерсти с конусообразной тульей и дешевые украшения (обычно бусы) дополняют наряд туземцев.

Мендоса говорит, что язык их близок к наречию аймара, но сами они — не аймара. Они производят приятное впечатление особенно мужчины (у женщин слишком замученный и неопрятный вид). Они невысокие, но крепкие и стройные. Черты лица у них не монгольского типа, как у наших носильщиков; они скорее похожи на индейцев Северной Америки: орлиные носы, резко обозначенные скулы, худые продолговатые лица. Но в них нет суровости и воинственности героев Фенимора Купера — они на вид скорее кроткие, спокойные и немного печальные существа. Кожа у них красивого темно-бронзового цвета. Они сеют ячмень, просо, выращивают картофель, капусту, чеснок; на пастбищах близ деревни пасутся ламы и альпаки.