Теодор Старджон - Рассказы

Может быть, где-то в глубине души Кеог надеялся, что, когда она вернется из Швейцарии, они опять поплывут рыбачить в старой плоскодонке, и что она снова будет сидеть у него на коленях, как когда-то во время мучительно долгих киносеансов, которые они посещали раз в месяц. Но в тот же миг, как он увидел ее, он понял, что прошлое не вернется. Ему стало ясно, что начинается какая-то новая фаза его жизни; это встревожило и опечалило его, и он запретил себе думать об этом. А она… что ж, она обняла его и поцеловала, но, заговорив этим новым языком с налетом аристократического лоска, вынесенным из школы, она показалась ему далекой и недоступной, как ангел, и он преисполнился благоговения. Ведь даже любимый ангел далек и недоступен.

Они снова надолго оказались вместе, но между ними уже не было прежней близости. Он превратился в мистера Старка, брокера из Кливленда, а она поселилась в доме с пожилой парой, посещала местную школу и несколько часов в день занималась канцелярской работой в его офисе. Она постигала все тонкости и масштаб семейного дела, которому предстояло перейти к ней. Оно и перешло к ней тогда же, в Кливленде: старый Сэм умер в одночасье. Они съездили на похороны, но были снова на работе в понедельник. Они провели там еще восемь месяцев — ей предстояло многое усвоить. Осенью она поступила в маленький частный колледж, и Кеог не виделся с нею целый год….

Размышления Кеога прервал звонок.

— Это врач!

— Иди и прими ванну, — сказал он, подталкивая ее.

Она вывернулась из-под его руки и яростно бросила прямо в лицо:

— Нет уж!

— Ты же знаешь, тебе нельзя войти к нему, — ответил он, идя к двери. Она зло глядела на него; ее губы дрожали.

Кеог отворил дверь:

— Он в спальне.

— Кто? — тут врач увидел девушку, ее судорожно сплетенные руки, искаженное лицо — и все понял.

Это был высокий человек, седой, порывистый в движениях. Быстрыми шагами через холл и комнаты он направился прямиком в спальню и притворил за собой дверь. Обошлось без споров, просьб и отказов — доктор Рэтберн просто решительно и спокойно выпроводил их.

— Пойди прими ванну, — настойчиво повторил Кеог.

— Нет.

— Ну пошли, — он обхватил ее запястья и увлек за собой в ванную. В нише для душа он повернул кран. Брызнули струи воды, запахло яблоневым цветом.

— Давай, — он пошел к выходу.

Она не пошевелилась, только потирала запястье.

— Ну давай же, — опять сказал он. — Совсем немножко. Тебе станет лучше. — Он подождал. — Или ты хочешь, чтобы я сам тебя окунул? Честное слово, я сейчас возьмусь за тебя.

В ее ответном взгляде уже не было негодования — она поняла, что он хотел отвлечь ее. Шаловливая искорка блеснула в ее глазах, и тоном фабричной девчонки она произнесла:

— Только попробуй, и все живо узнают, что я не твоя дочка.

Но это стоило ей слишком большого усилия, и она расплакалась. Он вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Он ждал у спальни, когда Рэтберн вышел оттуда, оставив за дверью стоны и хрипы.

— Что с ним? — спросил Кеог.

— Минутку, — Рэтберн направился к телефону.

Кеог сказал:

— Я уже послал за Вебером.

Рэтберн застыл на месте.

— Ну-ну, — сказал он, — для дилетанта вы не плохой диагност. Интересно, есть ли хоть что-нибудь, чего вы не умеете?

— Не пойму, о чем вы, — раздраженно ответил Кеог.

— О, я думал, вы все поняли. Боюсь что это и в самом деле пациент Вебера. Как вы догадались?

Кеог пожал плечами:

— Я видел когда-то рабочего с фабрики, которого ударили в низ живота. Я знаю, что сейчас дело не в ударе. Но что же это тогда?

Рэтберн быстро оглянулся:

— Где она?

Кеог указал на ванную:

— Я отправил ее принять душ.

— Правильно, — одобрил врач. Он понизил голос. — Понимаете, я не могу судить без обследования и лабораторных…

— Что с ним? — требовательно спросил Кеог, негромко, но с такой силой, что Рэтберн отступил на шаг.

— Похоже на хориокарциному.

Кеог устало мотнул головой:

— И вы всерьез думаете, что я разобрался? Я этого и не выговорю. Что это за штука? Впрочем, что означает вторая часть, я понимаю.

— Одна из… — Рэтберн поперхнулся и снова начал: — Одна из самых злокачественных форм рака, — и еще тише добавил:

— Но такое я вижу нечасто.

— Насколько это серьезно?

Рэтберн развел руками.

— Что, все так плохо? Доктор сколько ему…

— Возможно, когда-нибудь мы сумеем… — Он замолчал на полуслове. Оба, не отрываясь, глядели друг другу в глаза.

— Сколько? Сколько ему осталось?

— Наверное, месяца полтора.

— Полтора?..

— Тс-с, — нервно шепнул Рэтберн.

— А Вебер…

— Конечно, никто не знает внутренние болезни лучше Вебера. Но вряд ли и он поможет. Знаете, как бывает: скажем, в ваш дом ударила молния и все до основания выгорело. Можно проанализировать руины и сводки погоды, и вы точно будете знать, что произошло. Возможно, когда-нибудь мы сумеем… снова повторил он, но так безнадежно, что Кеог, у которого плыла голова от ужаса, даже пожалел врача и бессознательно дотронулся до его рукава:

— Что вы намерены делать?

Рэтберн взглянул на закрытую дверь спальни.

— То же, что и сделал. Морфий.

Он пальцами изобразил укол.

— И все?

— В конце концов, я всего лишь терапевт. Посмотрим, что скажет Вебер.

Кеог понял, что выжал из врача все, что мог, в поисках хоть проблеска надежды. Он спросил:

— Кто-нибудь занимается этой болезнью? Может быть, есть что-то новое? Вы можете выяснить?

— Ну конечно, конечно. Но Вебер с ходу скажет вам больше, чем я выясню за целый год.

Скрипнула дверь. Девушка вышла из ванной, в длинном белом махровом халате. Лицо ее порозовело, но во взгляде не было жизни.

— Доктор Рэтберн…

— Он спит.

— Слава Богу. Значит…

— Болей сейчас нет.

— Но что с ним? Что с ним стряслось?

— Видите ли, я не хотел бы наверняка утверждать… Давайте подождем доктора Вебера. Он определит.

— Но…

— Он будет спать сутки.

— Можно мне?.. — робость и осторожность, настолько необычные для нее, удивили Кеога. — Можно мне взглянуть на него?

— Он крепко спит.

— Мне все равно… Я тихонечко… Я не дотронусь до него.

— Ладно, — сказал Рэтберн.

Она приоткрыла дверь и тихо скользнула в спальню.

— Она словно хочет убедиться, что он там, — заметил доктор.

— Так оно и есть, — проронил Кеог, знавший ее лучше всех.

Но вот что касается биографии Гая Гиббона, то ее и впрямь не найти. Ведь он не был ни известным лицом, ни наследником бесчисленных миллионов, ни прямым потомком великих предков.

Он происходил, как и большинство из нас, из средних (или верхне-средних, или верхне-нижне-средних, или нижне-верхне-средних) или еще каких-нибудь неразличимых, сливающихся друг с другом тоненьких прослоек общества — чем больше их изучают, тем больше запутываются. И вообще, он соприкасался с миром Уайков чуть больше двух месяцев. Естественно, что кое-какие дела (дата рождения, школьная характеристика), а также некоторые существенные подробности (профессия отца, девичья фамилия матери), и, наверняка, такие яркие события, как разводы или смерти в семье, было бы несложно отыскать; но найти биографию, настоящую биографию, которая не просто описывает, но и объясняет человека — вот это была бы дьявольски сложная задача.