Ольга Елисеева - Дерианур - море света

-- Хватит языком чесать. Федор, поди сюда, возьми тетради.

Федор, вздыхая, поплелся к Старинушке и опустился за не крашенный кухонный стол.

-- Извольте, сударь, рассчитать требуемую толщину стены фортеции, чтобы ее не пробило 40-пудовое каменное ядро.

Младший из Орлов страдальчески сдвинул брови и принялся жевать перо.

-- Зачем ты его мучаешь, Ваньша? - Вступился Григорий. - Где и для чего он будет стены укреплений рассчитывать? Нашел инженера!

-- Не зуди, -- наставительно произнес Иван. - Кто знает, как у вас, дураков, жизнь еще повернется. Ты-то ведь учился фортификации. И ничего, не помер. Почему же твой брат должен раздолбаем расти? Кстати, кто с Федькой географией занимается?

-- Я не могу, -- немедленно откликнулся со своей лежанки Григорий. У меня важное рандеву на Невском. С дамой.

-- Богатая хоть дама? - Осведомился Иван. - Эхе-хе. Если опять просадишь деньги на шлюху, я тебя с лестницы спущу.

Гришан закусил губу.

-- Ладно, -- продолжал Иван. - Алексей позанимается.

-- С чего это я? - Взвился Алехан, так, словно его ужалили. - Вчера я, третьего дня - я! Я что нанялся курс по второму кругу проходить? Пусть Гриц с ним над картами кувыркается. Завели студента, так пусть хоть какая от него польза будет!

- Слушай, Гриц, голубчик, -- Иван с надеждой уставился на Потемкина. -- Поучи Федора географии. Ведь тебе раз плюнуть.

-- Я чего, я не против, -- кивнул бывший студент. -- Только, может, он не захочет.

-- Захочу, не захочу, им что? - Огрызнулся Федор. - Им лишь бы заставить меня долбить хоть что-нибудь.

Он явно не разделял тревог братьев о своем образовании, но к удивлению Потемкина учеником оказался способным и Африку с Америкой не путал, а кратчайший путь воображаемого торгового судна с лесом и парусиной из России в Англию проложил быстро, с учетом зимних штормов и возможностью сбыть часть товара через Архангельск.

-- Жалко мы через Черное море не можем плавать, -- сказал Алехан, заглядывая им через плечо. - Я люблю, когда тепло, но там турки.

-- И татары, - вставил Потемкин. - Они никого к нам торговать не пускают. У французов весь Левант в руках, но они к нам плавать не хотят, опасаются разбойных нападений.

-- Федя, как проливы называются?

-- Какие проливы?

-- Отделяющие Черное море от Средиземного, дубина, -- пояснил Алексей. - Ну через которые мы не можем, а они не хотят?

-- Босфор и Дарданеллы, -- подсказал "ученику" Потемкин, он никак не мог избавиться от старой университетской привычки подсказывать.

-- А интересно бы туда попасть, - мечтательно протянул Алексей. Пальмы, негры, гречанки в паранджах...

-- Ты все путаешь! - Возмутился Федор. - Пальмы и негры в Африке. А гречанки вовсе не в паранджах, они нашего исповедания.

-- Разве? - Лениво отреагировал Алексей. - Ну все равно интересно. Жаль, мы там не будем.

- Не знаю, как вы, а я точно буду, - заявил Потемкин.

Оба собеседника в любопытством уставились на него.

-- Чего таращитесь? - Пожал плечами Гриц. - Буду и все. Кто до государя Петра Алексеевича думал, что русские по Балтике будут разгуливать, как у себя дома? Теперь ничего, привыкли.

-- Ну ты хватил, - рассмеялся Алексей. - Можно разве в две стороны руками тянуться. Кафтан порвешь!

-- А можно стоять к врагу спиной и в другую сторону из ружья целиться? - Парировал Потемкин. - Можно татар каждую весну чуть не до Тулы допускать? Знаешь, чем они живут? - Он ткнул пальцем в карту. - Видишь точку? Здесь Кафа, город такой.

-- Кафа! - Расхохотался Федька. - Смешное название. У нас капитан Измайлов так на камердинера кличет: эй, Ерошка, кафы мне черной, без сахару!

-- Так вот в этой черной без сахару, -- продолжал Потемкин, - самый крупный работорговый рынок на всем Средиземноморье. Смекаешь? Ни Египет, ни Турция не в счет - они только покупатели. Как думаешь, откуда невольники?

Алексей поскреб в затылке и не без некоторого колебания ответил:

-- Должно наши?

-- Должно, - зло кивнул Гриц. - Хохлы, поляки, жиды украинские тоже. Крым, как вымя у коровы. Сколько доить-то можно?

-- Это верно, - согласился Алексей. - А ты откуда знаешь? - В его карих глазах сверкнуло недоверие. - Что-то у нас не больно об этом болтают.

-- В Москве с кем только не наговоришься, - ответил Гриц. Дядя мой, президент Камер-коллегии, у него всяких гостей в доме было много. Он мне позволял слушать, что они рассказывали. Не позволял только перебивать и вопросы задавать. Боялся, как бы я по горячности не сболтнул лишнего. Так вот и сидел, в рот воды набравши, когда кричать хотелось.

-- Криком горю не поможешь, -- с неожиданной рассудительностью сказал Алехан. - А в голове держать следует. Надо же, а я ведь даже и не знал, что они еще к нам ходят, ну татары. Крым вечно вражествует, но это далеко где-то.

-- Нам далеко, другим близко, - пожал плечами Гриц. - Земля у нас большая -- везде свое горе. А ответ один получается. Либо ее по кускам раздать, либо грызться.

-- Грызться, - хором сказали Алексей и Федор.

Глава 12. МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ БОМОН

Дом Петра Ивановича Шувалова на Итальянской набережной смотрелся в серые воды канала всеми своими 144 окнами. Его бирюзовая штукатурка потемнела от мокрого снега и обрела болотно-зеленый, как солдатская форма, цвет. На просторном крыльце под гнутой чугунной крышей зяб привратник в поношенной лисьей шубе -- явно с барского плеча.

Шарль прогуливался по набережной, изучая возможность проникновения во дворец. Лобовой штурм был невозможен, как не без смешка сказал он утром Надин. Но в доме у него имелся союзник -- сама Мавра Егоровна Шувалова, некогда очень благоволившая к чтице императрицы Лии де Бомон.

Шевалье не составило большого труда написать "от имени сестры" два письма с просьбой вернуть ей скромную шкатулку с эпистоляриями, оставленную при отъезде из России. Одно из них было обращено к самой Елисавет (ведь в Париже девица де Бомон не могла и предположить, что Господь призовет к себе ее благодетельницу). А другое, менее официальное -- Мавре Егоровне, где экс-чтица поясняла, что переписка ее, сугубо частного содержания, была арестована злодеем Бестужевым, а потом по недоразумению перешла в архив Шувалова.

Накануне днем Шарль посетил графиню, чтоб передать ей письма сестры и маленькие подарки из Парижа: духи, лионский шелк блошиного оттенка, шляпки и безделушки для девиц Шуваловых. Живя после смерти Елисавет в тишине и скуке, Мавра Егоровна была в восторге от вестей из Франции и по достоинству оценила внимание парижских друзей. Она взялась уладить дело с эпистоляриями Лии и, если надо, убедить мужа отдать "никчемные бумажки" владелице.

-- Но лучше... -- графиня помялась, -- я и вовсе Петру Ивановичу ни слова не скажу. Он ведь тоже у меня радетель о благе Отечества. Все иностранцы у него под подозрением.