Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

— Еретика… — пробормотал Гюнтер. — Пожалуй, мы все в наше время годимся для такой роли.

— Да. Но Гонпалек особенно. Мы, так сказать невыявленные еретики. А аптекарь… Вы знаете, полгода назад нас, как говорят в городе, посетила божья благодать…

— Я слышал… Так это тот самый аптекарь, который снял с себя анафему покаянной молитвой?!

— Вот именно. Как видите, по всем канонам инквизиции он единственный в городе, кого церковь может с полном основанием назвать еретиком, пусть даже и раскаявшимся. Не зря же его нашли повешенным в желтом балахоне, разрисованном чертями, и в таком же шутовском колпаке.

— Вы полагаете, что это не самоубийство?

— А вы как полагаете?

— М-да… — Гюнтер затушил окурок и достал следующую сигарету. — А полиция?

— Официальную версию вы знаете. В полиции тоже служат люди. И у всех есть семьи… И никто не хочет последовать за аптекарем.

— Но это же абсурд! Полиция боится обыкновенной банды распоясавшихся юнцов! Что они — мафия, что ли?

Губы, то ли горбуна, то ли горбуньи, изобразили горькую усмешку.

— А вы когда-нибудь видели настоящую ведьму, голую, летящую по воздуху верхом на метле? У нас, может, и сподобитесь. Тем более, завтра полнолуние… И, поверьте, к мистике в Таунде относятся очень серьезно. Чересчур она материальна. Что же касается банд юнцов, то, если бы вы служили в полиции, знали бы, что подобные банды всего лишь накипь. Кто-то действительно летает на метлах, наводя ужас на весь город, крадет некрещенных младенцев, напускает порчу, причем, весьма материальную, а молодежь им подражает. Играет в ведьм и колдунов, жестоко играет. Но их игры — лишь пена. Варево варится другими.

«Стоп! — сказал себе Гюнтер. — Вот мы и вышли на младенцев…»

— Вы служили в полиции? — быстро спросил он.

— C моими-то недостатками? — беззлобно рассмеялся бесполый горбун. — Для того, чтобы знать, кому и чему подражает молодежь, достаточно иметь трезвую голову, умение анализировать и кипу газет под рукой.

— Вы, я вижу, реалистически смотрите на мир, — проговорил Гюнтер. — Но одновременно почему-то напускаете мистического туману. Не могу представить, что вы сами верите в некротические бредни.

Остренькие плечики неопределенно дернулись.

— Я не заставляю вас верить. Поживете в Таунде, сами увидите.

Гюнтер покивал, соглашаясь, и осторожно спросил:

— Мне почему-то кажется, что нервное расстройство вашей племянницы как-то связано с бесовскими играми молодежи…

— Ее окунули в самое варево. — Лицо горбуна помрачнело. — Она служила сиделкой в госпитале святого Доменика, и во время ее дежурства похитили трех младенцев. Прямо у нее на глазах.

Гюнтер сочувствующе склонил голову.

— Да, я слышал… Говорят даже, что один ребенок самого бургомистра…

Редкие брови горбуна взметнулись вверх. Послышался кашляющий звук, похожий на кудахтанье.

— Ах уж эти сплетни о баронессе! По секрету скажу, Марта, ну, моя племянница, рассказывала, что доктор Бурхе лет пять назад негласно обследовался в госпитале на предмет бездетности. Результат оказался для него безнадежным.

— Вот что значит сплетни! — хмыкнул Гюнтер. — Мне кажется, что в том мистическом тумане, который вы пытались здесь напустить, такая же доля истины. Вот, например, ваша племянница — она видела похитителей? Реальных, не мистических ведьм на помелах?

— Боюсь, что как раз здесь вы и ошибаетесь. Сцена похищения, а, может быть, сам вид похитителей оказали на Марту столь сильное воздействие, что она три дня находилась в каталептическом состоянии. Сейчас ходит как сомнамбула, напичканная транквилизаторами, а стоит спросить о похищении, впадает в истерику. Психика у нее нарушена основательно. И еще. Никогда не верила в бога, но после происшествия буквально пропадает в церкви и молится просто неистово…

Гюнтер сочувствующе покивал и понял, что ему пора ретироваться. Во всяком случае большего он из горбуна вытащить не сможет. Разве что уточнит его пол.

— Извините, — сказал он. — Я, кажется, разбередил вам душу неприятными воспоминаниями. Благодарю за кофе. Сколько я должен?

— Не за что извиняться. А кофе будем считать моим угощением. Мне было приятно, что хоть в этот вечер кто-то разделил мое одиночество.

— В таком случае, благодарю за угощение. Всего вам хорошего.

— И вам всего хорошего, — услышал он вслед. — Будьте осторожны на улице. В Таунде вечер.

Пока Гюнтер сидел в кондитерской, смерклось окончательно. Глубокий вечер медленно переходил в ночь, но как-то непривычно, не по-городскому — при полном отсутствии пешеходов, автомашин, сияния люминесцентных реклам и вывесок, музыки из открытых дверей ночных клубов и ресторанов. Правда некоторые витрины все-таки светились, но блекло, через плотные шторы, да кое-где из окон сквозь ставни прорезались полоски света. Живя в соответствии с патриархальным укладом, город засыпал рано, с заходом солнца. И без того узкие улицы, казалось, сдвинулись черными стенами, почти срослись крышами, в прорезь между которыми проглядывало необычное для города ярко-звездное небо.

Наконец-то дело начинало прорисовываться. Конечно, рассуждения «горбатого оно» о пене и вареве — чушь обывательская. Молодежная банда может запугать нескольких владельцев магазинов, кафе, — пусть даже целый квартал. Но чтобы весь город? Да еще так, чтобы полиция боялась расследовать дело о похищении младенцев? При воспоминании о детях у Гюнтера неприятно засосало под ложечкой. Проведение параллели с «самоубийством» аптекаря вызывало омерзительнейшие ассоциации. Как сказал горбун: «похищение некрещенных детей?» Если так, а, похоже, что это действительно так, то далеко ребята зашли в своих неомистических игрищах.

Гюнтер остановился у одного из домов и при свете зажигалки разглядел название улицы. Стритштрассе, 15. Несмотря на темноту, шел он верно. Еще два поворота, затем ресторанчик «Звезда Соломона», а дальше площадь и гостиница. Вспомнил, что в соседнем доме живет магистр Бурсиан, и у него мелькнула мысль воспользоваться приглашением и зайти к старику. Но тут-же одернул себя. Чересчур он вымотался для вечерней беседы, и, кроме того, если верить горбуну, то поздним вечером его никто на порог не пустит.

«Бог с ним, с магистром, — подумал он и снова вернулся к размышлению о деле. — С младенцами кое-что выяснили. Похоже, о похищении в городе знают все, и чьих рук это дело — тоже. Пусть не конкретно, но знают. И доктор Иохим-Франц Бурхе, он же бургомистр, он же охотник, он же работодатель. Он же отец одного из похищенных младенцев, которого от него быть не могло. Тогда, спрашивается, зачем ему это нужно? Для поддержания паблисити бургомистра и установления мира и спокойствия в городе? Не слишком ли все просто и… накладно для бургомистра? Или он платит не из своего кармана, а из и без того оскудевшего бюджета бургомистрата?»