М Емцев - Море Дирака

- Для начала этого вполне достаточно... Так вот: мы хотим получить максимально чистый вакуум...

- На меня ложится криостатирование объема?

- Не перебивайте меня... Евгений Осипович хочет осуществить в таком вакууме мощный энергетический разряд... Он рассчитывает, что после этого свойства вакуума существенно изменятся. Понимаете?

- Вакуум перестанет быть вакуумом за счет эквивалентности энергии и массы?

- Дело не только в этом... Точнее, совсем не в этом. Вопрос стоит гораздо шире: о дуализме пространства - времени и массы. Это вам что-нибудь говорит?

- Н-нет... Честно говоря, нет.

- Не беда. Не все сразу. Пока от вас требуется только экспериментальное искусство и дьявольское хитроумие... Нужно убить сразу двух зайцев или поймать двух коней, хотя, если верить пословицам, это порочные методики... Вообще, поскольку глубокое охлаждение вакуумной камеры превращает ее в сверхпроводник, интересно попытаться использовать парение магнита для регулировки. Это дает жесткую взаимосвязь параметров тока сверхпроводника, объема камеры и напряженности конденсатора. Понимаете?

- Нет.

- Простите... Я-то уже над этим думал, и формулировки у меня отштамповались... Смысл же ясен только посвященным... Просто камера будет представлять собой конденсатор. Одна обкладка - сверхпроводник, другая магнит, пустота - диэлектрик. Отсюда напряженность есть функция объема, то есть, по сути, пространства.

- Ясно! Понял! Вот это да!

- Мне тоже это кажется интересным... Помните у Киплинга? "Пора подаваться в свою стаю".

Михаилу стало так хорошо, как давно уже не было. Даже чуть-чуть щекотало ноздри. Он с трудом заставил себя следить за нитью рассуждении Урманцева. Радость искала выхода и мешала сосредоточиться.

- Как у вас прошел разговор с Иваном Фомичом? - неожиданно спросил Урманцев.

- Разговор? Ничего... прошел. А что?

Урманцев ничего не ответил. Михаил почувствовал себя уже не так радостно и безмятежно. Но был не в состоянии анализировать причину внезапного спада настроения. Чтобы преодолеть какую-то беспокойную внутреннюю паузу, он поспешил задать вопрос:

- До какой температуры придется охлаждать камеру?

- Одна тысячная градуса Кельвина.

- Ух ты!

Урманцев улыбнулся и как-то снисходительно и вместе с тем весело посмотрел на Михаила. И это было совсем не обидно, а скорее хорошо, по-свойски.

- Скажите, Подольский, зачем вы стали выступать в цирке? Ну, придумали фокус, а выступал бы себе какой-нибудь дядя. А? И ему хорошо, и вам спокойнее...

...А выступать он стал совершенно случайно. Фактически его вынудили выступать. Работая над "Полетом к звездам", он и мысли не допускал, что осуществит этот полет сам. Не помышлял об этом и главный режиссер цирка. Все началось из-за иллюзиониста. Он быстро привык к монополии на все выдумки Михаила и поэтому заявил дирекции, что хочет оставить номер за собой. Может быть, ему и пошли бы навстречу, так как других претендентов не было. Но... и здесь, как это часто бывает, сработали традиционность и цирковая рутина. Всем почему-то не понравилось, что иллюзионист будет вести сразу два номера. Тем более что "Полет к звездам" обещал быть очень выигрышным. Налицо было и типичное смешение цирковых жанров. Кто-то сказал тяжело и безапелляционно: "Факиры никогда не работали под куполом". И никто не только не произнес максвелловское: "Ну и что?", но и не задал сакраментального вопроса: "Почему?", который, как известно, явился первоначальным толчком и двигателем прогресса.

Даже сам претендент в черном смокинге и зеркальных ботинках не задал такого вопроса. Он пустился в туманные исторические экскурсы и, окончательно запутавшись в весьма приблизительных аналогиях и прецедентах, бормотал что-то маловразумительное о синтетическом искусстве вообще и склоках и завистниках в частности.

- Как же быть? - озадаченно спросил Питерский. - Кому поручить номер?

Воцарилась тишина.

- А почему нужно кому-то поручать? - тоненьким голоском пропела наездница Сашенька Маргаритова (по паспорту Пипко). - В цирке же всегда со своими номерами выступали сами авторы!

- Ну, он же не артист! - выпучил глаза иллюзионист.

- Ну и что же, что не артист! - прокричало одновременно несколько голосов.

- И вообще таланту обучить нельзя. С талантом нужно родиться! добавила Сашенька.

Михаил даже засмеялся, до того нелепой показалась ему мысль о выступлении на арене. Он смутился и начал отказываться, громоздя различные доводы.

Но все почему-то единогласно сошлись на том, что именно он должен выступить с номером. И чем дальше продолжался спор, тем красноречивее и горячее убеждали его взять номер.

"Снижение несоответствия налицо", - механически подумал он и привел последний аргумент:

- Как бы это не помешало мне потом... в моей научной работе, - сказал он, оглядываясь по сторонам.

- Ты смотришь на цирк, как на случайное пристанище? - трагическим шепотом произнес режиссер. - Для тебя это лишь кривлянье, а не высокое искусство? И мы, твои товарищи, только паяцы?!

Михаил прижал руки к груди и, не находя слов, умоляюще переводил взгляд с одного артиста на другого.

- Конечно, для него это случайный и утлый приют, - прогудел забившийся в угол иллюзионист.

И это сняло напряжение и переключило внимание взволнованных сослуживцев на иллюзиониста.

- Так-то вы ему платите за лучшие номера, которые он для вас создал! упрекнул иллюзиониста жонглер Бакланов.

- Лучшие? - пригнулся иллюзионист. - Мне кто-то создал мои лучшие номера?!

- Успокойтесь, товарищи! Успокойтесь! - Режиссер поднял руку. - Все же ясно. Подольский выступит со своим номером сам. Ведь ты же согласен, Подольский?

- Н-но я не умею... Я никогда не выступал...

- Ах, Мишенька! Вы ведете себя, как пятилетний мальчик. - Саша игриво потрепала его по щеке. - Вы же демонстрировали нам номер! Прекрасный номер! Держались вы отлично. И на публике сумеете выступить, я уверена. Одно только от вас и требуется, надеть костюм... Как делать комплименты, я вас научу.

- Ну, вот видишь! - хлопнул его по плечу Бакланов.

- Но я же никогда не выступал перед людьми! Я же буду ужасно волноваться!

- Все мы ужасно волнуемся перед публикой. Но... имеем в себе силы победить волнение! - многозначительно изрек режиссер, который никогда и ни перед кем не терялся и, наверное, даже не знал, что значит испытывать волнение.

Второй укротитель, Нарышкин, взглянул на него, но ничего не сказал и, достав сигарету, уселся на веревочные бунты.

Так Михаил стал выступать с номером...

- Интересно... - протянул Урманцев. - Ну, да ладно, продолжим наши игры. Чертить вы, конечно, умеете?

- Умею.

- Вот и набросайте эскизный проект. Думайте, коллега, думайте, как говорил мой учитель Мандельштам. Кстати, имейте в виду, что полученное вами задание не сложнее, чем то, которое Рентген дал при первом знакомстве Абраму Федоровичу Иоффе. Но и не проще, - после долгой паузы сказал Урманцев. - И это должно страшно льстить нам обоим. Усекли?