Дмитрий Емец - Гроб На Колесиках

Глава восьмая.

БАРХОТНАЯ ТРЯПОЧКА ДЛЯ УХОДА ЗА ТАЛИСМАНАМИ

Девочке Верочке приснился огненный палец. - На кого мне показать? - спросил палец. - Покажи на дедушку! - ответила девочка. Палец показал на дедушку, и на другой день дедушка умер. Ночью девочке снова привиделся палец. - На кого мне показать? - На тетю! - сказала девочка. Палец показал на тетю, и тетя умерла. Едва тетю похоронили, девочке снова приснился палец. - На кого мне показать? - На на кого! - задрожала девочка. - Нет, так не пойдет. Или говори на кого, или я покажу на тебя! Верочка во сне задумалась. - Палец! Покажи на себя! - крикнула она. Огненный палец показал на себя, страшно закричал и погас.

"Огненный палец".

1.

Коридор менялся. Чем дальше, тем он становился наряднее. Обои в мелкую виселичку закончились и начались обои в красненькую мясорубочку. Потолок был неумело, но старательно разрисован желтыми топориками. Кое-где к нему, очевидно, для разнообразия были подвешаны и настоящие топоры. Между ними живописно болталось два проткнутых вилами скелета. Лица мраморных статуй становились все печальнее, впрочем, среди них попадались и бодрые деловые субъекты, вроде нашего общего знакомого - толстяка в шляпе. Если не считать нескольких пустяков, вроде гигантского паука, через сеть которого нам пришлось перебираться и дремлющего рыцаря в доспехах, которому Настя нечаянно наступила на ногу и который от этого, разумеется, немедленно проснулся, наша прогулка была довольно приятной. В комнаты мы решили пока не соваться, во всяком случае, пока что-нибудь не подскажет, что перед нами та самая комната. - Ты когда-нибудь в кого-нибудь влюблялся? - спросила у меня Настя. Вопрос этот был задан непосредственно после того, как увязавшийся за нами рыцарь зацепился о ножку декоративной гильотинки и с грохотом развалился. При этом странным образом обнаружилось, что внутри доспехов ничего нет. - Влюблялся... Ну... э-э... Я забормотал что-то невнятное. На самом деле я влюблялся лишь однажды, в девчонку, которая полтора месяца гостила у наших соседей по даче. Но эта девчонка встречалась с какими-то великовозрастными типами, и на меня обращала не больше внимания, чем на шланг для полива огорода. Помню, я целыми днями следил за ней из-за забора, но увы! Максимум, что мне удалось, это передать ей однажды спикировавшую к нам в лопухи летающую тарелку. Потом лето закончилось, мы уехали с дачи, и моя любовь выветрилась в один или два дня. Не знаю, смогла ли Настя извлечь из моего невнятного мычания эту роковую историю. Очень в этом сомневаюсь. - А я однажды влюбилась, - призналась Настя. - Да? - ревниво спросил я. - В нашего нового историка, - продолжала она, рассеивая мои сомнения. - Любила его месяца два как дура. Даже любовные письма ему писала, правда, не отдавала. А он оказался таким гадом, что влепил мне три двойки в журнал за забытую сменку. Ну разве можно было его после этого любить? - За сменку двоек не ставят. К тому же трех сразу, - сказал я. - Это у вас не ставят. Но я думаю, на самом деле он поставил мне двойку не за сменку, а за котлету. - За котлету? Чурилова слегка смутилась. - Понимаешь, у меня такая бабушка. Она вечно сует мне в школу всякие там бутерброды, яблочки, яйца всмятку. И притом подкладывает потихоньку, когда я не вижу. - И мне тоже! - признался я. Настя кивнула. - И вот в тот день она положила мне с собой котлету, а я ее уронила и не знала, куда с ней деться. Выбросить, вроде некуда, а в сумку сунуть - только все заляпаешь, она же жирная. Тогда я положила ее в кульке рядом со своим стулом, а кто-то из мальчишек стащил ее и подложил историку в ботинок. У него, понимаешь, привычка во время урока снимать один туфель. Снимет, положит ногу на ногу и носком качает. Вот они ему в пустой туфель котлету и сунули. Историк потом вставил ногу и - сам понимаешь, все размазалось. По кульку, по ноге. - Но как он узнал, что это была именно твоя котлета? Она что была подписана? Настя нахмурилась. Видно, это воспоминание до сих пор вызывало у нее досаду. - Представь себе, была. В кульке с котлетой случайно оказалось мое любовное письмо. Письмо к нему. Я, понимаешь, их много писала, - буркнула она. - ЧТО??? Я расхохотался. В эту минуту я почти любил Настю, уверенный, что такая дурацкая история может произойти только с исключительными людьми.

2.

Вскоре направо и налево пошли ответвления со множеством новых комнат. Между комнатами был расстелен очень миленький длинный красный коверчик. Каждые несколько секунд по коврику пробегала дрожь, и он принимался волноваться, как поверхность моря. Перед ответвлением коридора располагалась полукруглая площадка, чем-то напоминающая арену небольшого цирка, обращенную тонким ценителем растений в зимний сад. Под ветвями лианы, вероятно в знак трогательной заботы об уставших гостях подземелья, заботливо была поставлена скамеечка. - Посидим? - предложила Настя. - Ага, - сказал я. - Посидим! Подняв с пола валявшуюся берцовую кость, я бросил ее на скамейку. Тотчас из скамейки выскочили тонкие острые шипы, а сверху нетерпеливо свесилась лиана-удавка. Никого не нашарив, она печально втянула побег. - Что это было? - охнула Настя. - Liana-mostera. Или лиана чудовищная. Внесена в Черную книгу кошмаров в отдел: вымирающие виды. Существуют две разновидности: лиана-стульчиковая и лиана-скамеечная. Корни первой напоминают стул, корни второй - скамейку. Сесть-то сядешь, а вот встать - не встанешь, - сказал я, пользуясь случаем щегольнуть теми немногими познаниями, которые сумели засунуть в меня в потусторонней школе. - А-а... - без интереса протянула Настя. Эту особу явно занимало что-то другое. - Можно еще вопрос! - сказала она, задорно глядя на меня. - Валяй! - Ты когда-нибудь целовался? - выпалила она. - Э-эээ... Ну-ааа... Еще бы! - соврал я. - С кем, со своим котом? Я побагровел. Причем побагровел отчасти и потому, что хотя кот у меня отсутствовал, зато была собака Динка, обожавшая, подскакивая, лизать в губы. Так что в известном смысле действительно выходило, что до сих пор я целовался только со своей собакой. Настя сняла очки. Без очков ее глаза выглядели беззащитными. Словно неодетыми. Я уже знал, что без очков она почти ничего не видит - значит, сняв их, она как бы ослепила себя. Вовсе отказалась от зрения. - Ответь мне на один вопрос: я красивая? - Д... да, - сказал я. Мне и в самом деле так казалось. - А почему мне этого никто не говорил? - Ну... э-ээ... дураки потому что... Настя удовлетворенно кивнула. Такой ответ ее вполне устраивал. - Значит, я красивая? - Ага. - И я тебе нравлюсь? Я вздохнул. Меня буквально припирали к стене. Ну что за девчонки сейчас пошли? Всё, абсолютно всё делают за тебя! - Ну нравишься, - сознался я неохотно. Настя довольно улыбнулась. - Это видно. Ты совершенно не умеешь скрываться. А почему я тебе нравлюсь? - Я вообще люблю, когда мне на пальцы наступают, - буркнул я. - Спорим, я совсем не поэтому тебе нравлюсь! - возмутилась Настя. Кажется, этой взбаломошной особе пришло вдруг на ум, что она давно уже ни с кем не спорила. Минут эдак десять с хвостиком. Я чувствовал: мало-помалу наш разговор возвращается к тому, с чего начался, а именно к поцелую. Беседуя, мы незаметно все ближе подходили друг к другу и настал, наконец, момент когда мой нос уже почти касался ее носа. "Сейчас это случится!" - подумал я одновременно с ужасом и восторгом, но тут вдруг наше уединение было прервано. Талисман, висевший на груди у Насти, на мгновение ожил и, возмущенным голосом пискнув что-то, замолчал. Мы отпрянули друг от друга. - Что он сказал? - спросил я. - Мне почудилось, он сказал: "тряпка!" - Какая тряпка? - уточнил я, с подозрением подумав, не относился ли этот эпитет ко мне. Возможно, талисман намекал, что я вот уже четверть часа никак не осмелюсь поцеловать Настю. Если так, то это было со стороны талисмана порядочное свинство. Девочка с волосами цвета соломы загадочно улыбнулась. - Он не уточнил, какая тряпка. Он просто сказал "тряпка". Пожав плечами, я осмотрелся и, к своему удивлению, обнаружил наподалеку от liana-monstera небольшой столик. На столике лежал деревянный гребень для волос и аккуратно свернутый кусочек ткани. Гребень был ровным счетом никак не подписан и не сопровождался никакими пояснениями, к ткани же был подколот ярлычок: "Бархотная тряпочка для ухода за талисманами". После недолгих колебаний я взял её в руки. - Ты не считаешь, что талисман, когда говорил "тряпка", имел в виду... Настя нетерпеливо взглянула на меня. - Спорю, что так оно и есть. Протирай его скорее! Я принялся энергично тереть полумесяц и тер его до тех пор, пока он не засиял и не засеребрился, как новенькая монета. - Эй, талиман! - окликнул я. Молчание. - Должно быть, ты неправильно тер. Не в ту сторону. Дай-ка я, - сказала Настя, забирая у меня тряпку и принимаясь за работу. - Бесполезно! Он молчит. Ничего не выходит, - убито сказала она через минуту. Но тут талисман соблаговолил подать голос. - Пардон, - сказал он довольно. - Я молчал так долго, потому что мне хотелось продлить блаженство. - Блаженство? - Разумеется. Массаж - это наслаждение. Нектар для долгожителей. Для нас, талисманов, это единственный способ восстановить израсходованные силы. Однако вы могли бы соображать и быстрее. У меня едва хватило сил пискнуть вам подсказку... Кстати, у меня для вас хорошая новость. Я, кажется, чувствую, где скрывается палец. Попробуйте четвертую дверь справа по боковому коридору. Только улучите момент, когда по ковру не пробегают волны. Я вам искренне советую это учесть. Забыв поблагодарить полумесяц за подсказку, я рванулся вперед. - Погоди, я с тобой! - крикнула Настя. - Только захвачу гребень. Иметь волосы и не иметь расчески так же ужасно, как иметь расческу, но не иметь волос.