Журнал «Если» - 2005 № 10

— А как поживают твои медсестрицы, Лео?

— Число вторичных посылок резко уменьшилось.

Агенты благословляли его за это. Рентгеновский контроль на пропускных пунктах, споровые туманы и естественные опасности часто уродовали криптоциты, переносимые птицами или курьерами под ногтями. И если командам Лео удавалось выделить из поля отчасти рэндомизированную базовую последовательность, а по сути дела дешифровать код, которым агент пользоваться не намеревался — это избавляло нас от повторного путешествия, почти до нуля снижало вероятность попасть в плен.

— Итак, кого же нам предстоит увидеть?

— Обещаю, этот человек понравится тебе.

Вечерело, становилось прохладно, и, свернув на улицу Виктории, мы пошли резвее. Потом мы остановились напротив Вестминстерского собора, перед его радующей глаз смесью красно-кирпичного и серого цветов и рвущейся ввысь двуцветной башней. Лео направился через дорогу, я последовал за ним.

Внутри собор казался почерневшим от сажи, мрачным и впечатляющим. Следуя за Лео, я вошел в какую-то укромную боковую дверцу, кивнул встретившемуся священнику и поднялся по скрипучей деревянной лестнице. Оказавшись на самом верху, Лео постучал в дверь.

— Это я.

— Раз ты, входи.

За дверью находился небольшой, обшитый дубовыми панелями кабинет, все полки были плотно заставлены книгами. Из-за письменного стола навстречу нам поднялся рыжеволосый человек.

— Это Джек, — представил Лео, обращаясь ко мне. — Заранее предупреждаю: он иезуит. Поэтому не начинай никаких споров, проиграешь.

Я с улыбкой протянул руку:

— Не буду. Как поживаете, святой отец?

— Джек. Прошу вас.

Лео окинул взглядом книжные полки:

— Лучшего генетика у нас нет.

— Есть. — Джек указал мне на деревянное кресло. — Ты слишком скромничаешь, Лео.

— Не думаю. Мне хотелось бы обратиться к тебе за помощью в одном вопросе…

И поскольку они немедленно погрузились в беседу относительно свойств фагопереносимых рэндомизаторов, я подошел к полкам, которые только что рассматривал Лео. Над полками возле изображения Святого Сердца висело небольшое простое распятие. А под ними были плотно притиснуты друг к другу корешки: Уоллес «Происхождение человека», Шредингер «Волны жизни», сочинение Гиббона «Упадок и падение Римской империи». И все, что написал Иммануил Кант — в оригинале. «Анатомия» Грея. «Левиафан» Гоббса. Тонкий томик «Эмергенических преобразований» Римана. «Князь» Макиавелли, на английском и итальянском языках. И «Тарзан» Эдгара Райса Бэрроуза. [14] В этом перечне смешаны подлинные и вымышленные книги.

На столе возле дешевой статуэтки одетого в бурый балахон святого лежал экземпляр «О войне» фон Клаузевица.

— Интересно, — пробормотал я.

— Святой Грегор Мендель? — спросил Джек, ошибочно истолковав объект моего интереса. — Он один из моих героев.

— Естественно. — И я подумал о том, как он может относиться к Клаузевицу.

— А вы никогда не задумывались о том, насколько изменился бы мир, если бы папский легат не извлек из безвестности работы этого человека и не сделал бы их знаменитыми для всего света?

— Гм…

— Боюсь, ты имеешь дело с простым обывателем, — заметил Лео.

— Труд моей жизни, — Джек протянул мне шарик голубого геля.

— Вот. Новое антивирусное средство. Лучшее из всех, которыми мы располагаем.

Итак, ему было известно, что мы отправляемся на оккупированную территорию.

— Благодарю вас, святой отец. То есть Джек.

Но Джек уже откупоривал бутылку божоле, и мы выпили под пару тостов, а потом принялись болтать обо всем — начиная с девиц (Джек много смеялся), затем отдав должное Канту и закончив войной в Африке.

Лишь потом, в конце этого долгого и веселого вечера, когда за нами с Лео явился шофер из SOE, я стал размышлять, зачем все это придумано. Неужели Лео решил подбодрить меня в последний день перед отправлением навстречу опасностям? Оживленно болтавший возле меня на заднем сиденье Лео казался слишком свежим и невинным для нашего коварного мира. Но даже поддерживая этот беззаботный треп, я мог думать лишь об одном человеке, который был теперь по-настоящему важен для меня, о той точке опоры, вокруг которой кружил лживый хаос.

Ночной полет.

Я согнулся в своей прозрачной оболочке…

— Осталось тридцать секунд, — инструктор-парашютист осмотрел меня и кивнул.

Угрюмый стрелок заглянул в длинный фюзеляж. Должно быть, хотел убедиться, что я стою таких трудов: по пути нас обстреляли зенитки, в воздух наверняка уже поднимались эскадрильи легких птера-файтеров. Да и полет в обратную сторону не будет прогулкой.

Что касается меня…

— Готов…

Люк откинулся. Инструктор простер руку в мою сторону.

— Пошел!

А потом меня окружила тьма и сталкивающиеся в ней ветры. Страх ныл в груди, а оболочка превратилась в кокон.

Темнейшая ночь была над и подо мною. Кокон кувырнулся…

И упал.

По залитой серебристым лунным светом влажной траве бежали волны: защитная сфера и парашютная мембрана растворялись у подножия темной, как сама ночь, живой изгороди. Я ждал… но тут прозвучал негромкий шепоток, и я припал к земле. На фоне лунной ночи обрисовались тени: их было четыре или пять.

Напрягая зрение, часто и неглубоко дыша, я согнулся как спринтер на колодках, собранный и готовый к немедленному старту…

— Привет, дорогой. — Слова эти, пролившиеся на меня в ночной прохладе, пробили мою тренированную оборону, и я едва не задохнулся.

— Лаура?

Следовало догадаться. Даже начальная стадия проникновения, установка, требовала специальных знаний.

— Dzien dobry… — произнес мужской голос. В руках этого человека блеснула металлом винтовка.

— Milo mi pan poznae, — ответил я ему.

Однако мне хотелось видеть фигурку, находившуюся в центре группы.

Лаура здесь!

Началась неделя мечты и кошмара, состоявшая из дней, проведенных в укромных уголках — то на чердаке, под звуки доносившегося с улицы немецкого говора; то на пришедшей в изрядный упадок ферме, откуда нас спугнула краснолицая крестьянка. Оставив укрытие, мы устремились к лесу — и начались ночи, проведенные в пути по вересковой пустоши, которая постепенно превратилась в пологие холмы, покрытые густым лесом, где на земле шуршали всякие мелкие твари, где ветер стучал ветвями да время от времени вдруг хищно вскрикивала сова. И Лаура, моя Лаура, была рядом со мной.

— Ты умеешь хранить тайну, моя дорогая, — проговорил я. — Но мне следовало бы догадаться, почему Лео вздумал развлекать меня в Лондоне.

— Я не делала тайны из своих чувств, мой дорогой.

Родственные души, и не только.

Во время ночных переходов мы шли бок о бок: держась за руки, а иногда, чтобы согреться, опуская соединенные ладони в карман ее или моего пальто. Сопровождавшие нас четверо польских агентов двигались во мраке с непринужденностью огромных и готовых ко всему котов, настолько острым было их ночное зрение; они бесстрастно воспринимали наши отношения, обходясь без шуток.