Станислав Лем - Магелланово Облако. Человек с Марса. Астронавты

В три часа пополудни «Гея» уменьшила скорость, произвела поворот, описав дугу с огромным радиусом, и начала удаляться от карлика со скоростью 50 километров в секунду. Состояние больного ухудшалось. Я сидел около него до полуночи; он бредил, температура поднялась до сорока градусов, сердце начало слабеть, как бы под влиянием таинственного яда. Я провел уже две ночи на ногах и так устал, что почти не мог сопротивляться сну; в два часа меня сменила Анна. Я отправился к себе, чтобы поспать несколько часов но в четыре утра раздался телефонный звонок.

Услышав слова Анны: «Острая сердечная недостаточность, состояние угрожающее», я полусонный вскочил с постели, набросил халат и побежал в больницу.

Больной был без сознания. Воздух со свистом вырывался из его запекшихся губ; все тело содрогалось от сухого мучительного кашля; стрелка пульсометра показывала свыше 130 ударов. В ход была пущена кислородная аппаратура, уколы, поддерживающие кровообращение; я собирался применить искусственное сердце, но это было абсолютно противопоказано из-за признаков общего отравления. Я разбудил Шрея: он появился через несколько минут. Втроем мы снова попытались установить причину таинственного заболевания. Было уже очевидно, что оно не имеет ничего общего с тепловым ударом. Мы еще раз произвели анализ крови на микробы (на «Гее» их совершенно не было, но мы считались с возможностью заноса болезнетворных микроорганизмов с корабля атлантидов) — он дал отрицательный результат.

Сделав все, что было возможно, я вышел на несколько минут на пустую — было около пяти часов утра — смотровую палубу. Слышался глухой, монотонный шум работавших на полную мощность холодильников. Я шел задумавшись, не обращая внимания на вид за стеклянной стеной; вдруг прямо в глаза ударил свет. Я остановился.

В первую минуту я увидел лишь красное пламя — не неподвижную, тяжелую массу раскаленной стали, а полужидкий, клочковатый океан хромосферы. Приглядевшись, стал различать детали. Стена пламени, закрывавшая три четверти неба, на первый взгляд однородная, казалась теперь живой. Там бушевали какие-то багровые леса, сквозь их беспорядочную гущу пробивались протуберанцы; они разветвлялись, троились, множились, раздувались, превращаясь в огненных чудовищ, горевших кровавым пламенем, в какие-то ужасные рожи — их пылающие челюсти то открывались, то закрывались. Они существовали несколько минут, затем вздымались и рассеивались, а на их месте со дна, как бы взметенные невидимым вихрем, всплывали новые. Иногда взрыву протуберанцев предшествовало появление двух вращающихся в разные стороны огненных столбов, более темных, чем окружающий океан. Кое-где пылающая поверхность начинала колебаться, потом внезапно разбухала и выбрасывала молнии, которые взлетали с ужасающей быстротой, затем становились слабее и бледнее; потом их ослепительное сияние приобретало оранжевый оттенок, и сквозь них просвечивали глубокие слои непрерывно колеблющейся хромосферы.

Это было неописуемое зрелище. После нескольких лет беспредельного мрака пустоты, в которой каменел от холода самый летучий газ, я видел теперь, как за хрупкой стеной «Геи» вздымалась не гора, не море, а сплошной гигантский мир огня, в котором, казалось, распадался, таял наш корабль — ничтожная крупинка металла, повисшая над ослепительной бездной.

Как безжалостна Вселенная! — подумал я. Как мало в ней уголков, где могла бы зародиться и какое-то время существовать жизнь, как слаба и беспомощна эта жизнь перед раскаленным добела огнем и черным холодом, этими двумя полюсами бытия… И все же, думал я, эта слабая жизнь способна на многое, и вот мы уже над звездой, над бездумно пылающим огнем — таким же, какой нас породил.

Размышляя так, я чувствовал, как в лицо, в глаза, в кожу головы миллионами невидимых раскаленных иголок проникает жар, источаемый красным карликом — карликом по отношению к другим звездам, но чудовищем по отношению к людям.

Я вдруг почувствовал, что здесь есть кто-то еще, — сзади в двух шагах стоял Трегуб. Хотелось, чтобы он помог мне обрести внутреннее равновесие, и, наверное, поэтому я спросил:

— Профессор… а что случилось бы с карликом, если бы мы выстрелили в него всем зарядом нашего дезинтегратора?

Без секундного промедления он ответил:

— То же самое, что с океаном, в который ребенок бросает песчинку.

Его слова уже не дошли до моего сознания: мысли опять вернулись к больному, потому что внезапно мелькнула ужасная догадка. Несмотря на раннюю пору, я прямиком отправился к Гротриану и спросил, были ли по возвращении на «Гею» обеззаражены автоматы, побывавшие до нас на спутнике атлантидов.

Астрогатор встревожился и немедленно позвонил Ирьоле. Минуту спустя мы получили ответ: автоматы подверглись стерилизации лишь после нашего возвращения на корабль; таким образом, они могли почти три часа соприкасаться с людьми.

— Но ведь вы утверждали, что заражение болезнетворными микробами исключено! — сказал Гротриан, закончив разговор и внимательно приглядываясь ко мне.

Я молчал. Гротриан подошел к аппарату и вызвал к себе специалистов; вскоре явились Тер-Хаар, Молетич и палеобиолог Ингвар. Астрогатор коротко сообщил им факты.

Когда он закончил, Ингвар вскочил с места.

— Вирусы! — крикнул он. — А вы исследовали кровь на вирусы?

— Нет, — ответил я, побледнев.

Мы не подумали о такой возможности. Это была роковая, но понятная ошибка: последние вирусы исчезли с Земли девятьсот лет назад. Я попросил Гротриана узнать, сталкивался ли Канопос с автоматами до их стерилизации, и вернулся в больницу.

Больной оставался без сознания. Одышка усиливалась, веки и пальцы посинели, удары сердца достигли ста пятидесяти в минуту. Анна, отчаявшись, беспрерывно давала кислород. Я взял кровь из локтевой вены и передал автоматам-анализаторам. Я вынужден был дать им точную инструкцию, как действовать: они не были приспособлены для таких исследований, и поэтому только в девять часов утра я, очумевший от бессонницы, с головой, казалось, разрывавшейся от боли, получил и прочитал результаты анализа. В крови больного были обнаружены мелкие тельца диаметром в две десятитысячные миллиметра. Уже поверхностное исследование показало, что это — болезнетворные микроорганизмы. Сомнений не было: наш товарищ заражен вирусами, принесенными автоматами со спутника. Еще раз я разбудил Шрея, чтобы сообщить ему об этом. Он сейчас же явился в больницу вместе с Ингваром и еще одним палеобиологом — специалистом по древней микрофлоре. По материалам трионовой библиотеки мы быстро определили микроорганизмы: это были вирусы так называемой мраморной болезни, страшной инфекции, свирепствовавшей на Земле больше тысячи лет назад.