Николай Томан - Просчет мистера Бергоффа (с иллюстрациями)

Через несколько минут старший лейтенант снова услышал его голос:

— Прошу вас, товарищ Глебов, приготовить мне все документы, касающиеся этого дела.

— И сообщение рыбаков тоже? — спросил старший лейтенант.

— Безусловно.

Когда все, что просил майор, лежало на его столе, он тщательно пересмотрел документы, сам наколол их на металлическую планку и четко написал на верхней крышке папки:

«Дело № 00113».

Загорелый, с крупными чертами лица, с волосами, выгоревшими на солнце, Василий Нечаев стоял на берегу Волги, облицованном огромными каменными плитами, и задумчиво смотрел на веселую игру утренних лучей в широкой волжской волне.

— Ну, хватит вам, — потянула его за рукав флотской куртки Галина Сугробова.

— Знали бы вы, Галина Сергеевна, до чего тяжело уходить от Волги в вашу пустыню… Ну, да что теперь говорить об этом, решение принято, и точка.

Нечаев по-военному, четко повернулся к высокой стройной девушке в светлом платье, приложил руку к лакированному козырьку фуражки и шутливо произнес:

— Разрешите доложить, товарищ агролесомелиоратор: волжский метеоролог Василий Иванович Нечаев в полном вашем распоряжении.

Нечаев взглянул украдкой на Галину и тяжело вздохнул. А Галина сразу как-то заторопилась и сказала почти строго:

— Не будем, в таком случае, терять времени.

Однако, не выдержав строгого тона, она рассмеялась и добавила весело:

— По коням!

С этими словами Галина села за руль открытого автомобиля и включила мотор.

Нечаев положил на заднее сиденье два своих чемодана и уселся рядом с Сугробовой.

С Нечаевым Галина познакомилась года два назад в Саратове, где он работал на волжской метеорологической станции, а она училась в агролесомелиоративном институте. Когда Галина, окончив институт, уехала в астраханскую полупустыню, между молодыми людьми завязалась переписка.

Случилось, что метеоролог опорного пункта, на котором работала Сугробова, уволился по состоянию здоровья. Оставшись без службы погоды, директор пункта, Михаил Александрович Птицын, сам ездил в область, просил дать ему метеоролога, но в отделе кадров никого не были в резерве. Тогда Галина, вспомнив о Нечаеве, написала ему письмо, горячо убеждая перевестись на службу в управление лесного хозяйства.

Недели две после этого от Нечаева не было писем. Галина уже начала сомневаться в успехе своего предложения, как вдруг получила короткую телеграмму:

«Встречайте двадцать второго пароходом Молотов тчк

И вот он приехал сегодня.

— Удивительно как-то у меня все получается, — заметил Василий, когда машина тронулась. — Помню, во время войны я, речник, все время во флот рвался, а меня убедили в пехоте остаться, говорили, что главный фарватер войны по суше проходит.

Он протер ладонью пыльное лобовое стекло машины и добавил:

— Вот и теперь — столько лет проработал на переднем крае трудового волжского фронта, возглавлял метеорологическую службу на одном из его участков, мечтал и дальше воевать там с ветрами, с непогодами, а вы меня опять переубедили.

Отчего это происходит, спрашивается? От бесхарактерности моей, что ли?

— Нет, не от бесхарактерности, — серьезно ответила Галина. — От сознательности. Перед вами теперь шире стоит задача. Придется повоевать не за отдельный участок Волги, а за все Поволжье. Передний край этой борьбы лежит не по фарватеру Волги, а гораздо восточнее — по линии Уральск — Калмыково — Гурьев. Где же вам быть, Василий Иванович, как не на переднем крае войны с песками и суховеями?

Нечаев только вздыхал потихоньку да искоса поглядывал на красивый, строгий профиль Галины. Машина шла асфальтированной магистралью города к одной из его окраин уходящих в зеленые заросли Волго-Ахтубинской поймы. Миновав пригород и многочисленные ерики и ильмени, вышла она, наконец, на песчаную дорогу, пролегавшую через степь.

Нечаев был задумчив, и Галине казалось, что он не очень доволен переводом на новую работу.

— Вы не унывайте, Василий Иванович, — говорила она, стараясь ободрить его, — не жалейте, что на предложение мое согласились. Большим, интересным делом будете у нас заниматься.

Но Нечаев не нуждался в утешении. Он был одним из тех людей, которые, однажды приняв какое-нибудь решение, уже не раздумывают долго о том, правильно ли они поступили.

Теперь он думал только о пустыне, в которой придется вести службу погоды, и ему уже казалось, что работа будет необычайно увлекательной. Ведь если север с его ледяными полями именуют кухней погоды, то и пустыни с их перегретыми солнцем песчаными пространствами тоже не могут не повлиять на метеорологические явления. И кто знает, может быть, ему, молодому метеорологу Василию Нечаеву, выпадет счастье открыть что-нибудь новое в секретах погоды, которые, как известно, далеко еще не все разгаданы. Нет, он ничуть не жалел, что согласился поехать в пустыню.

— Да вы меня не агитируйте больше, Галина Сергеевна, — улыбаясь, сказал Нечаев, слегка коснувшись руки Сугробовой. — Позвольте лучше снять мою походную куртку. Жарковато тут у вас.

— Боюсь, что ваше флотское обмундирование не очень будет гармонировать с фоном нашей полупустыни, — пошутила Галина.

— Оно мне очень дорого, Галина Сергеевна, — серьезно ответил Нечаев, — в нем я любое пекло выдержу, а что касается вашей пустыни, то я уже горю нетерпением познакомиться с ее романтикой.

— Смотря о какой романтике вы мечтаете, Василий Иванович, — усмехнулась Галина. — Если о самумах, песчаных штормах и прочей экзотике, то всего этого уже нет.

— То, что нет самумов, я и сам знаю, — заметил Нечаев, — но неужели нет и барханов?

— Не только барханов, Василий Иванович, но и обнаженных песков почти нигде вы теперь не увидите. Да вот взгляните-ка вокруг.

Галина отняла руку от руля и указала вперед. За ветровым стеклом машины распростерлась до самого горизонта ровная местность, покрытая зелеными, желтыми и бурыми пятнами.

— Этот пестрый ковер вокруг — степная растительность.

— А под ней пески?

— Да, те самые пески, которые собирались когда-то в барханы, засыпали водоемы и реки, наступали некогда на целые поселки, угрожали Волге… Вглядитесь, растительность эта не скудна! Много лет назад был тут посеян песчаный овес, а теперь растут и кумарчик, и май-камбак, и кара-камбак, и люцерна, и многие другие травы. И ведь все это, в основном, дело рук человека. Советские люди сеяли все эти травы, чтобы закрепить пески, получить пастбища для скота, создать с помощью многолетних трав структурную почву, сделать возможным земледелие Они ехали степью, самой молодой степью в Советском Союзе, и им все чаше попадались бахчи и посевы под защитой молодых лесных полос, посадки вокруг искусственных прудов, стада овец на пастбищах.