Оксана Аболина - Конкурс Мэйл.Ру

Я встал, потому что хотел что-то сделать… но что? я забыл. Напрочь. Я подошел к кроватке Цыпленка. В ней сидел игрушечный разноцветный клоун, размером почти с самого Цыпленка, он глупо улыбался мне, я взял его в руки и заплакал. Я подошел к шкафу, открыл его. В коробке лежала куча Дашкиных безделушек, я взял их в ладонь и высыпал обратно. А Длинноухий? От него осталась только одежка. Ни игрушек, ничего. Он был неприхотлив до невозможности. Кроме ноутбука, у него ничего ведь и не было. Да ни в чем другом он ведь и не нуждался.

Я посмотрел в угол, где стоял ноутбук, и тут я вспомнил, что, когда лежал прикованный к постели, Длинноухий убрал свой пароль, чтобы я спокойно мог заходить в него. И мне вдруг безумно захотелось посмотреть, чем же занимался втихомолку Длинноухий, потому что никогда не хватало мне времени поговорить с ним об этом прежде…

Я взял в руки ноутбук. В прежние времена это был старый и потрепанный товарищ моей молодости, прежде чем я приобрел в кредит «Геракла», а ноутбук отдал на растерзание трехлетнему Длинноухому, малыш к тому времени уже умел хорошо читать и считать, все время порывался что-то записать, но руки у него были еще слишком слабые для того, чтобы держать ручку — писать-то печатными буквами он научился, но до того медленно это у него получалось, что я видел, как он страдает от того, что не удается воплотить все проносившиеся в его голове мысли. Клавиатуру он освоил за неделю, и после этого его было не оторвать от ноутбука. Он стал для Ушастика еще более верным другом, чем когда-то для меня. Я погладил серую матовую поверхность — она еще хранила следы ручонок моего сына.

Затем я раскрыл ноутбук, включил его и бегло просмотрел список файлов. Большинство наименований было неведомой мне, но, вероятно, хорошо понятной Длинноухому, аббревиатурой. Только несколько файлов были названы понятными мне русскими и английскими именами. Среди них я заметил «Дневник». Сердце мое замерло. «Только бы файл не был запаролен или зашифрован», — подумал я и открыл его.

Передо мной выстроился длинный ряд записей, следующих в хронологическом порядке. Я посмотрел последнюю. Она была сделана 27-ого вечером, за несколько часов до появления в нашей квартире SolaAvisa.

«Папочка, — писал Длинноухий, — я хочу с тобой попрощаться. Я люблю тебя. И я знаю, ты любишь меня, хотя ты никогда мне этого не говорил».

Я ошалело смотрел в экран. Неужели Длинноухий предчувствовал свою гибель? Или, может быть, он просто поверил дневнику свои сокровенные мысли?

Я мотнул лист вниз. Несколько записей проскочило мимо.

25 сентября 2050 г. Мне никогда не стать взрослым. Но это не так уж и плохо. Совсем не хочется быть взрослым.

Я быстро прокрутил до 15-ого числа. Тот день, когда все началось. Начало Конкурса Мэйл.Ру. Мой День Рождения.

15 сентября 2050 г. Это наступило раньше, чем я думал. Теперь мы все погибнем.

Последний счастливый день моей жизни — 14 сентября. Как же я раньше не понимал, насколько я счастлив? Как я был так слеп? Я просто ничего не видел вокруг себя, да и в самом себе тоже…

14 сентября 2050 г. Устрою папе настоящую днюху, пускай он немножко почувствует себя счастливым.

Я стал лихорадочно проглядывать записи, в глазах моих стояли слезы. Я вдруг увидел такого Длинноухого, какого никогда не знал. И сейчас только мне предстояло познакомиться со своим сыном — сейчас, когда я уже ничего не мог ему сказать…

8 сентября 2050 г. Хотел бы увидеть своего ангела. Интересно, он тоже мальчик?

6 сентября 2050 г. Папа надеется, что на своих плечах вынесет все, и не понимает, что это гордость.

3 сентября 2050 г. Смотрел новостную ленту. Я убежден, что президент Антарктиды — антихрист. Я живу в самое интересное время, это здорово, только бывает очень страшно — потому что людям больно, а я слишком маленький, чтобы кому-то помочь.

1 сентября 2050 г. Папа и мама прячутся от жизни, надеясь этим спасти меня и Цыпленка. Может быть, это аморально, что я не пытаюсь помочь им понять, что они ошибаются?

Ниже записей не было, они все автоматически ушли в архив.

Я достал из кармана семейные фотографии, которые собирался взять с собой, отсканировал их и положил снимки в свой Мир. К той записи, где прощался со всеми. Теперь можно было не бояться, что наши фотографии кто-то увидит. Теперь я мог совсем ничего не бояться.

К 8 утра я вытряхнул на пол содержимое обоих рюкзаков, которые Дашка приготовила к тому еще дню, когда мы собирались уехать с Хиппой в неизвестном направлении. В кармашке одного из них я нашел аккуратно завернутые в пластик — чтобы не промокли, если попадут под дождь — наши документы: паспорта взрослых и свидетельства о рождении детей. Я перевел на Дашкин счет три тысячи евро, присланных Феей, и положил документы в карман, вспомнил про деньги, отложенные для поездки в Чумной форт, их тоже взял. В общем-то, я решил, что отдам паспорт Дашки Цыпочке. Конечно, до Перми ей лучше не пользоваться им — добираться придется автостопом. Но от Перми на восток она сможет двигаться уже свободно. Насколько мне известно, идентификаторы личности там еще не в ходу.

Я позвонил в храм, но никто не взял трубку. Я подождал 15 гудков и позвонил отцу Сергию на мобильный, он оказался отключен, как и Машин. Тогда я оделся и потихоньку двинулся в сторону храма на Каменном острове.

Было прохладно, но совершенно безветренно. Я давно не выходил на улицу и освежающий воздух защипал мне лицо и горло, с непривычки закружилась голова. Я брел себе потихоньку, стараясь думать сейчас о самом насущном и необходимом — о том, как я снаряжу в путь Цыпочку, какие дам ей указания, предостережения, советы — девчонка ведь еще совсем. Я перешел Каменноостровский мост, но еще не сойдя с него, увидел, что окна в церковном доме выбиты, а стены измазаны антихристианскими лозунгами. Я встревожился и пошел дальше чуть быстрее. Издалека храм не было видно — его загораживали деревья. Что случилась беда, я сначала даже не увидел, а услышал: мимо меня с сиреной пронесся милицейский козлик. Когда до храма оставалось метров тридцать, я уже видел его очертания, но видел также и пожарную машину, и несколько скорых, приткнувшихся к тротуару. Из дверей санитары выносили носилки с закрытыми простынями людьми. Близко меня не подпустили менты, я спросил, остался ли жив священник, или еще кто. Милиционер ответил, что в церкви ночевали несколько человек, вероятно, не соблюдали правила пожарной безопасности — свечи не погасили или лампады, следователи выяснят — в любом случае, начался пожар, все погибли. Храм собирались закрывать через неделю-две, но теперь уже ждать нечего, можно сегодня же опечатывать. Я отошел немного вглубь парка, закурил. Стоял и размышлял о том, что мне делать дальше. Вдруг я вспомнил, что у меня остались в кармане свечи, которые я хотел взять в Форт, для обряда крещения Одинокой Птицы. Я вытащил их, сел на корточки, и воткнув в землю, зажег. Я встал на колени и прочитал заупокойную молитву за отца Сергия, Машу, Цыпочку, а когда свечи прогорели, встал и тихонько побрел обратно домой.