Андрей Столяров - Поколение победителей

– Ну ты чего-чего, блин? – подпрыгнув, сказал Вовчик.

Доктор пожал плечами удивленно обернулся в сестре:

– Надо же – разговаривает.

– Больной, выполняйте указания лечащего персонала, – строго сказала Вилена.

– Ну а чего он?

– Больной, повторяю: лежите, пожалуйста, и не прыгайте.

Далее она извлекла откуда-то шприц размером с бутылочку «пепси». Напряглась, надавила на поршень, и с кончика иглы брызнула водяная струйка.

– Уколов делать не дам, – угрюмо сообщил Вовчик.

Доктор Вениамин Карлович, кажется, испытывал некоторые затруднения. Громко втянул носом воздух и пошевелил щеточками торчащих оттуда волос.

– Уникальный случай. Только, можно сказать, очнулся…

– Что? Позвать санитаров? – тут же деловито предложила Вилена.

Однако Вениамин Карлович отодвинул шприц, который она держала наизготовку, как автомат. А затем почмокал губами и озадаченно воззрился на Вовчика.

– Может, ты и прав, – сказал он после краткого размышления. – Ну – лежи, лежи. Такого бугая лечить – только портить.

С этого момента Вовчик явственно пошел на поправку. Через неделю он уже начал вставать и самостоятельно ползать от кровати до стенки. На исходе второй недели он рискнул, несмотря на Виленкины возражения, выглянуть в коридор, а еще дней через десять уже свободно разгуливал чуть ли не по всему корпусу.

Жить здесь, оказывается, было можно. Дядя Вася, вахтер-сантехник, всегда был готов смотаться для больного за бутыльком, доктора, если и появлялись, лечением особо не донимали, а на втором этаже, где лежали стукнутые и порезанные, он наткнулся на трех ребят из коллектива кромешников. И хотя раньше Вовчик об этих ребятах слыхом не слыхивал, но компания у них сразу же образовалась живая и интересная. Кромешники держали небольшой авторынок в соседнем районе и всегда могли рассказать пару неслабых историй из своей жизни. В общем, Вовчику было теперь с кем культурно провести время.

Кроме того, он довольно быстро подружился с сестрой Виленой. Виленка, в натуре, оказалась девкой вполне своей и не слишком выпендривалась. Уже через пару дней давала ему весьма существенные поблажки. В палату, например, Вовчик возвращался не к десяти вечера, а когда хотел, спал до двенадцати, на полчаса прерываясь лишь во время утреннего обхода, компота он, разумеется, имел теперь неограниченное количество, а как только полностью пришел в норму и отдраил ее в каптерке на груде свежевыстиранного белья, Виленка совсем размякла и притаранила ему сразу четыре «столичных». Правда, не забыла сказать строгим голосом, что ему, как больному с сотрясением мозга, это категорически запрещено, но после второго стакана – уже смеялась и называла Вовчика Вовочкой. Теперь они каждое ее дежурство наведывались в каптерку.

Некоторую тревогу в нем заронил было следователь, возникший вдруг через несколько дней. Однако Вовчик сразу же ответил ему, что о случившемся практически ничего не помнит. Шел вечером в библиотеку, вдруг – подскользнулся, упал, потерял сознание. Очнулся – гипс. Как это нет в том районе библиотеки? А куда же по-вашему, блин, я тогда направлялся? Я, блин, каждый свой вечер посвящаю, блин, книгам…

Следователь внес эти показания в протокол и больше не появлялся.

В общем, в больнице Вовчику, скорее, даже понравилось. Беспокоило его только то, что никто из братков не дает о себе известий. Вовчик, конечно, помнил, как, пошатываясь, поднялся Кабан между разведенных ладоней Сухана, помнил отчаянный крик Малька и как на него кинулись сразу же с двух сторон – продал их, на хрен, Малек, теперь это было ему вполне очевидно – помнил вывороченные ноздри и пугающую кладбищенскую черноту в глазницах. Но ведь не насмерть же их тогда положили суханы? Большая часть братков, как он понимал, должна была уцелеть. А кроме того – Штакетник, который с ними на дело вообще не ходил, Люська, Маракоша, Кассета и остальные девки. Эти-то в любом случае должны были быть на месте. Тем не менее, в больницу к нему никто из них даже не заглянул, никаких писем или записочек ему, на хрен, не передавали, а по телефонам, которые Вовчик, порывшись в памяти, кое-как вспомнил, либо не брали трубку, либо, блин, отвечали, что таких здесь нет и никогда не было. Неужели братки все-таки поменяли район базирования? Тоже, блин, странно, уж Вовчика могли бы предупредить.

Эти мысли не давали ему покоя. И чем больше выздоравливал Вовчик, тем глубже охватывало его смутное чувство неопределенности. Как там течет жизнь, за больничными стенами? Где сейчас, на хрен, Кабан, и что с ним на самом деле случилось? Почему не подают признаков жизни Бумба с Забиллой? Что там, в натуре, с девками, и, блин, куда все вообще подевались? Вовчик от этих вопросов мрачнел, и настроение у него портилось. Водка казалась невкусной и шла как-то не в жилу. Даже Виленка ему уже изрядно наскучила. Он в каптерке задумывался и разговаривал не слишком охотно.

Виленку такое его невнимание задевало.

– Ну ты чё опять? – спрашивала она, расстегивая пуговицы на халатике.

– Да я-то ничё, – хмуровато, как неприкаянный, отвечал Вовчик.

– А ничего, тогда чё? – тут же интересовалась Виленка

– Ну, ничё, ничё! Дай человеку подумать.

– Так ты думать сюда пришел или что?

– Ладно-ладно, не егози ты, блин, как намыленная…

Виленка после этого обижалась еще больше. А Вовчик небрежно отодвигал ее и шел курить в конец коридора.

В конце концов ему эта тягомотина надоела. Дни тянулись за днями, а в положении Вовчика никаких изменений не происходило. Он все также лежал в реаниматорской, откуда его почему-то не переводили, время от времени таскался к кромешникам: их состав за последний месяц успел два раза смениться, драил, когда было желание жизнерадостную Виленку, а в оставшееся часы слонялся по корпусу или до опупения таращился в телевизор. Никаких клинических процедур ему почему-то не назначали, пить таблетки не заставляли, уколов не делали. Кажется, его вообще больше не собирались лечить, и у Вовчика постепенно образовывалось недоумение: что он тут делает?

Сначала он подозревал, что в такой длительной задержке его виновата Виленка. Завела себе мужика и теперь не хочет с ним, блин, расставаться. Однако Виленка объяснила ему, что на выписку подает, блин, только доктор.

– Это он тебя не выписывает, а я что, дура последняя, напоминать?

– А почему он меня не выписывает? – спросил Вовчик.

– Откуда я знаю? Может быть, ему физиономия твоя нравится. Веня у нас тоже, извини, знаешь, с задвигами.

Она так хлопала накрашенными ресницами, что Вовчик ей верил.

В общем, пришлось взять пару «столичных» и лично переговорить с доктором. Беседа, надо сказать, у них получилась вполне задушевная. Доктор Вениамин Карлович, узрев два выставленных на стол флакона, нисколько не удивился. Правда, в первый момент он как бы неодобрительно крякнул, вспомнив, наверное, о своем докторском положении. Однако потом человеческая составляющая в нем, видимо, победила. Он запер дверь в кабинет и достал из шкафчика две мензурки. А когда первая порция была принята внутрь и зажевана бутербродами, по-простому объяснил Вовчику, что хрен его знает, зачем он его тут держит. С одной стороны, конечно, Вовчика уже давно пора подавать на выписку, но другой стороны, существует во всем этом деле некая странная заковыка. Делали, значит, тут как-то ему, Вовчику, кардиограмму, и, представь себе, кардиограф показывает, что сердце у тебя как бы не бьется. То есть, попервости, конечно, решили, что это – того, прибор барахлит, но проверили на другом человеке – нет, аппаратура в полном порядке. Подключили затем энцелограф – та же самая катавасия. Понимаешь, лечу уже двадцать три года, ни разу такого не видел.