Артем Абрамов - Место покоя Моего

Идти Петру было недалеко, хотя и выбрал он кружной путь, норовя подойти к дому первосвященника со стороны дворца Ирода: ведь не может же, в самом деле, богатый эллин из Коринфа возникнуть откуда-то снизу, из бедноты и грязи? Хотя так принято было считать, — что из грязи. В Нижнем городе частенько попадались совсем небедные дома. Город становился многолюдным и тесным, стены зажимали его, не давали расти, и многие богатые людишки задешево выкупали у бедноты дома в Нижнем городе, разрушали их и строили на их месте свои — куда как покруче. Дом самого Петра, в котором он давно обосновался, — тому примером.

А третья стена, расширившая Иерусалим почти на четверть его площади, появится значительно позже…

Но эллин из Коринфа по имени Доментиус, или просто Доментий, явился в Иерусалим тайно и с тайной миссией, а значит — ниоткуда. Он шел вдоль стены дворца Ирода — высокий, с гордо поднятой головой, длиннобородый, слегка завитые волосы схвачены золотым обручем. Длинный дорийский хитон, мягко подпоясанный и оттого спускающийся вдоль бедер волнообразными складками, был оторочен по вороту и подолу изящной вышивкой, а поскольку месяц Тишри, несмотря на откровенную жару, был все же официально, по календарю, осенним, Петр набросил поверх хитона короткую дорожную накидку, прикрывавшую грудь и спияу. Легкий грим изменил лицо, даже Иоанн, провежая Петра иа дома, позволил себе восхищенную улыбку.

Добравшись до дома Кайафы и побарабанив кулаком в дверь, Петр дождался, что из нее возник здоровенный и мрачный левит-охранник, сказал тому нагло:

— Гость из Коринфа к первосвященнику. Доложи.

И был сразу пропущен в сад, поскольку левита явно предупредили о госте.

Тайна, да еще и не очень понятная, — сладкая приманка, а если ты к тому же служишь тоже таинственному и не очень понятному Богу, то тайна на тайну всегда желанный и ожидаемый коктейль. Кайафа по должности обязан был любить все, для чего пока еще не придумали привычный для времени Петра гриф «top secret». Номер — Петр не помнил, кто именно, а может, и не знал, — посланный Службой с предупреждением к Кайафе о визите таинственного коринфянина, объяснил первосвященнику, встреченному вечером в Храме, что гость желает сообщить кое-что, известное в Метрополии, о заговоре, плетущемся на севере против Рима в первую очередь, но во вторую и в главную — против власти Храма. Объяснил так и, в общем, не соврал, потому что Петр желал говорить с Кайафой именно о заговоре. Более того, он хотел, чтобы почтенный первосвященник активно в нем поучаствовал и сыграл ту роль, которая ему отведена Историей по канону. Но сыграл, как принято говорить в неких кругах, втемную, что ни в каком каноне не прописано.

Раз уж употреблен исторически сомнительный, но оставшийся у дел в кругах, близких Службе Времени, термин «втемную», самое время употребить еще один — из той же серии, а именно — «разводка». То есть расстановка участников намечаемого действия — иди игроков! — по местам, не объясняя им ни правил игры, ни истинных причин необходимости их присутствия именно на данных местах. Подменяя реальность легендой. Чего скажу, то и надо чисто конкретно делать. Разводка втемную.

Славное, кстати, для этого время, считал Петр. Доверчивое.

Еще кстати. Он давно перестал-дивиться обилию и многообразию странного профессионального жаргона, широко бытующего на Службе и собранного туда из самых разных времен, где приходилось действовать Номерам, Техникам, Мастерам и прочим специалистам по броскам.

Левит провел Петра к бассейну, завел в беседку, где Петр устроился на жесткой кушетке перед традиционным столом с традиционной же керамической вазой, обильной разнообразными спелейшими фруктами, словно иллюстрирующими земное богатство только что закончившегося праздника Кущей. Петр отщипнул виноградину, кинул в рот и стал ждать.

Кайафа появился из темноты сада неслышно, остановился на пороге и, сложив ладони перед грудью, замер вежливо, чуть наклонив голову, укрытую, несмотря на домашнюю обстановку, кидаром — тюрбаном, увенчанным золотой табличкой на голубом шнурке. В остальном одеянии Кайафа соблюдал домашний обиход: обычная рубаха, обычный пояс, сандалии. Петр подумал, что табличку с традиционной надписью «Святыня Господня» он перенес с парадного кидара на этот, чтобы хоть мелочью, да напомнить гостю о великом сане своем. — Петр помнил.

Он немедленно встал, выказывая положенное уважение, тоже склонил голову и сложил вместе ладони, но сам промолчал, дождался вопроса:

— Чем обязан чести видеть тебя в моем скромном доме, уважаемый господин, и как мне называть тебя?

Кайафа отлично говорил по-гречески, что, впрочем, неудивительно: образование коэнов было в Израиле самым высоким и энциклопедичным для своего времени.

— Я проделал долгую дорогу только для того, чтобы увидеть тебя, почтеннейший Кайафа, и иметь счастье поведать тебе о том, что не должно, по нашему мнению, произойти в Иудее. А называй меня просто — Доментиус.

— Почему уважаемые мной эллины столь обеспокоены возможными событиями в такой маленькой и далекой от настоящей цивилизации провинции, как Иудея?

— Обеспокоены, — коротко отрезал Петр. — Почтенный Кайафа, давай перейдем к делу, а не будем сотрясать воздух высоко мной ценимыми, но абсолютно лишними сейчас политесами. У меня мало времени. Завтра утром я должен быть в Тире, а это неблизкий путь. Караван ждет; Сядь напротив меня и послушай. И прости, что я позволяю себе командовать в твоем доме.

— Ты просил о встрече… — несколько растерянно сказал Кайафа, садясь на кушетку напротив Петра.

Он и впрямь был растерян. Тайна тайною, но все хорошо в меру.

А незнакомец, похоже, действительно проделал неблизкий путь, чтобы только пару часов — или сколько там у него осталось? — провести наедине с первосвященником. Видимо, ему и вправду есть о чем рассказать, и это совсем не нравилось первосвященнику, поскольку он, привыкнув к размеренной, по часам выстроенной жизни без особых треволнений или сколько-нибудь опасных всплесков, не умел и совсем не хотел слышать нечто такое, что эту жизнь могло хоть как-то поколебать, растормошить, разбудить — хоть рябью по воде, а все равно не стоило бы, не стоило…

— Что ты слышал о Машиахе из Галили? — спросил Петр.

— Может быть, бокал вина? — все еще сопротивлялся Кайафа, все еще надеялся оттянуть неприятный — видно уже! — разговор. — У меня отличное…

— Не пью, — совсем не по-иудейски отрезал Петр, которому изрядно надоел осторожный первосвященник, всем своим улиточным поведением представляющий типичный объект для хрестоматийной разводки. — Берегу здоровье… Мне повторить вопрос?