Генри Каттнер - Ярость

Сэму хватило времени, чтобы повернуться и увидеть угрозу. Но не хватило — чтобы остановить ее. Потому что Розата стояла рядом и тоже смотрела на экран. И когда он повернулся, ее пальцы оторвались от струн арфы, неся ему забвение.

Он ощутил сладкий ужасный запах порошка, ударивший ему в нос. Тщетно пытаясь схватить ее и сломать ей шею, вытянул руки. Но она уплыла от него, и все комната закружилась, и вот Розата глядит на него откуда-то сверху, и в ее глазах тоже стоят слезы.

Запах наркотического порошка поглотил все. Наркотик, вызывающий эвтаназию, способ самоубийства.

Последнее, что он видел, — две женщины, глядевшие на него со слезами в глазах. Должно быть, они любили его, раз плакали, но они же принесли ему гибель.

Он проснулся. Запах смертоносного порошка не ощущался. Было темно. Он почувствовал, что плечом упирается во что-то, и встал неуклюже. Чуть посветлело. Конец переулка, тупик, подумал он. Где-то в полутьме проходили люди.

Ногам было больно от ходьбы. Осмотрев себя, Сэм обнаружил, что он в лохмотьях и босой.

Наркотический порошок мог заставить человека спать очень, очень долго. Как долго?

Он заковылял к выходу из тупика. Прохожий взглянул на него с любопытством и отвращением. Он схватил прохожего за одежду.

— Колония, — прохрипел он, — Ее открыли?

Прохожий отбросил его руку.

— Какая колония? — нетерпеливо спросил он.

— Колония! Колония на поверхности!

— Ах, это. — Он рассмеялся. — Вы малость опоздали. — Очевидно, он решил, что Сэм пьян. — Ее открыли уже давно.

— Когда?

— Сорок лет назад.

Сэм вцепился в поручень торгового автомата у выхода из тупика. Колени у него подогнулись, и ему пришлось держать себя руками. Он смотрел в пыльное зеркало и в собственные глаза.

— Сорок лет! Сорок лет! — и лишенное возраста, не изменившееся лицо Сэма Харкера смотрело на него, с красными бровями, без морщин, как всегда. — Сорок лет! — пробормотал Сэм Харкер.

Город двигался мимо него медленной опускающейся спиралью. Сэм Харкер тупо смотрел на него, не воспринимая отдельных деталей. Мозг его был слишком полон и в то же время пуст. Слишком со многим нужно ему справиться. Он еще не мог думать как следует. И никакие воспоминания не сохранились у него между тем мгновением, когда он взглянул на свое невозможно юное лицо в стекле, и настоящим моментом. Разбитыми ступнями он ощущал слабую вибрацию Пути, и город, медленно двигавшийся, открывавший одну улицу за другой по мере того, как спираль Пути уходила дальше, — этот город был ему знаком. И не на чем было сосредоточиться, остановить мечущийся мозг.

— Мне нужна выпивка, — сказал он себе, и даже эта мысль рождалась неуклюже, как бы пробираясь по мозговым каналам, не использовавшимся сорок лет. Но, ощупав рваные карманы, он убедился, что они пусты. У него ничего не было. Ни денег, ни памяти, ни даже прошлого.

— Ничего? — туманно подумал он. — Ничего? — И тут впервые он понял, что видел в зеркале. — Ничего? Я бессмертный!

Это не может быть правдой. Это часть фантазии, навеянной сонным порошком. Но ощущение собственных гладких щек и твердых мышц шеи под дрожащими пальцами — это не фантазия. Это реально. Значит, нереальность эти сорок прошедших лет. И человек у начала переулка солгал. Припоминая, Сэм подумал, что этот человек глядел на него странно, с необычным интересом. Вначале ему казалось, что это прохожий, но теперь, напрягая свои заржавевшие извилины, он решил, что человек ждал его, готовый уйти или остаться в соответствии с действиями Сэма. Он попытался вспомнить лицо этого человека и не смог. Пятно, смотревшее на него и говорившее с ним. Но глядевшее с клиническим интересом, говорившее с целью и намерением, которые не могли быть случайными. Это была первая сознательная мысль, сформировавшаяся в затуманенном мозгу Сэма, и воздействие ее было очень сильно. Человек должен был находиться там по какой-то причине. Причина эта связана с Сэмом.

— Сорок лет, — пробормотал Сэм. — Во всяком случае я могу это проверить.

Город совсем не изменился. Но это не критерий. Башни никогда не менялись. Далеко впереди, возвышающийся над зданиями, он увидел большой шар мертвой земли в черном пластиковом пологе. Он смог сориентироваться, и все улицы и здания заняли вокруг него знакомые места. Он знал город. Он знал, где находится, где его квартиры, где роскошные апартаменты, смотревшие сверху вниз на сверкающие Пути; он вспомнил девушку с голубыми глазами, бросившую ему в лицо порошок.

Перед ним всплыло лицо Кедры на экране, слезы на ее глазах, приказывающий жест, которым она несла ему падение. Кедра и Розата. У него, значит, было дело. Он знал, что на самом деле не Кедра стояла за этим сонным порошком и не Розата. Захария Харкер — вот кто отдал приказ. И Захария поплатится за это. И Кедра тоже. А что касается Розаты… Сэм сжал кулаки. Розате он верил. Ее преступление было тягчайшим — предательство. Лучше бы Розата умерла, — подумал он.

Но погоди. Сорок лет? Может, время уже выполнило его задачу? Первое, что ему нужно узнать, — это дату своего пробуждения. Движущиеся Пути проходили мимо большого общественного экрана, и он подумал, что сможет здесь узнать дату. Впрочем, подумал он, это и не нужно. У него было ощущение прошедшего времени. Город не изменился, но люди изменились слегка. Некоторые мужчины носили бороды, это было для него ново. У одежды был более смелый покрой, чем он помнил. Мода меняется в ритме, соответствующем изменениям социального порядка, не бессмысленно, но по определенным законам. Только по одному этому он смог бы определить срок, если бы у него четко работал мозг и не было другой возможности узнать.

Путь медленно повернул, так что стал виден угол экрана, и Сэм заметил, как мало лиц обращено к нему. Он мог вспомнить время, когда все шеи изгибались и люди толкали друг друга, стремясь быстрее узнать новости на экране. Все теперь было не так. Апатия в прямом и легко объяснимом контрасте с крайне смелым новым стилем проявлялась на каждом лице. Сэм был единственным, кто смотрел на экран.

Да, прошло сорок лет.

Что-то подобное яркому взрыву вспыхнуло в центре его мозга. Бессмертие! Все возможности, все опасности, вся слава — все лежащее перед ним вспыхнуло ослепительным светом. Но вот сияние ослабло, и он на мгновение испугался ответственности — той новой, невероятной зрелости, которая превосходила все, о чем он мог мечтать. Но тут его снова охватили сомнения, и он яростно начал вспоминать — есть ли наркотик, какое-нибудь средство, способное вызвать такую каталепсию и задержать старение организма? Ничего подобного он не знал. Нет, это реальность. Этого не может быть, и все же это правда.