Александр Бушков - Континент

Он кричал во сне и проснулся от этого крика, не похожего на человеческий.

Там, далеко, за невесомым радужным занавесом забытья и боли, был бело-голубой вертолет, и молодой лейтенант в необмятом мундире, с прилипшей к губе забытой сигаретой, и потные шеи закостеневших от напряжения пилотов, и буро-зеленые квадраты полей – Эта Сторона. И удар, после которого все это пропало, но на смену не появилось ничего нового. Вообще ничего. Если что-то и появилось, то не принадлежало ему – оно было чужое. Теперь чужое и свое слилось, слилось прошлое и настоящее.

«Мне двадцать восемь лет, – сказал он себе. – Я – Гай. Олег Гай, писатель-фантаст, мобилизованный для специального задания Советом Безопасности ООН. Кажется, у меня есть полномочия, и, поскольку никому не известно, какими они должны быть, они, как полагается, как это водится, названы особыми. Особые полномочия. Звучит. Есть «вальтер» 9.65 и достаточно патронов, удобная кобура желтой кожи и патронташ для обойм в тон. Убивать я, во всяком случае, могу. Хотя двух семерок перед моим номером нет, у меня вообще нет номера…»

Комната была роскошная – в прошлом. В настоящем это более всего напоминало покои обнищавшего аристократа, усердно скрывавшегося от кредиторов где-то очень далеко отсюда. Откровенно говоря, многое разломали и испакостили просто так, для колорита, забыв, что баррикады шестьдесят восьмого давным-давно снесены, Маркузе благопристойно умер, а Непал так и не стал новой Меккой, остался просто Непалом.

Зато телевизор работал, и красивая девушка в экономном купальнике предлагала индийский манговый сок, как и до Круга, захлебываясь от наигранного восторга, и это выглядело форменным идиотизмом, потому что передачу он смотрел внутри Круга. Кстати, индийские войска входили в состав обложившего Круг контингента ООН, но это ровным счетом ничего не значило – они ни в чем не виноваты, эти индийцы. Никто не виноват. Может быть, и сам Круг тоже.

Гай встал с бывшей роскошной постели и подошел к окну. За окном была пустынная улица, по которой неторопливо вальсировали пыльные вихри. Посвистывал ветер, и казалось, что во всем мире теперь так; пыль и ветер, ветер и песок, торжествуют Сахара и Гоби, злорадно посмеивается Такла-Макан, и от озера Байкал остался засыпанный песком котлован…

– Почему это случилось в Европе? – сказал Гай вслух. Кретинизм. Как будто произойди это в каком-нибудь паршивом Гаити, осталось бы только хихикать над тонтон-макутами.

– Но почему именно над тонтон-макутами? – вкрадчиво спросили сзади, где секунду назад никого еще не было.

Гай обернулся не спеша и без страха. Ко всем этим фокусам Гай, забывший вертолет и удар, привык и оставил спокойствие в наследство Гаю Вспомнившему.

Барон Суббота сидел в единственном приличном мягком кресле и светски улыбался. Одет он был классически – черная тройка, черный котелок, темные очки в массивной роговой оправе. Кожа на чисто выбритых щеках была дряблой, пожилой.

– Ну, не важно, – сказал Гай. – Тонтон-макуты там, или кто, не важно.

– Не важно, – согласился Барон Суббота. – Кстати, Гай, почему вы не убегаете с визгом? Изменились бы в лице, порадовали старика… Мелочь, а приятно.

– Бросьте.

– Брошу. Итак, Европа… Вас всех ужасно оскорбляет, что это случилось в Европе. Бедный обиженный континент… Пуп Земли. Не земли, а именно Земли. Смешно, Гай, честное слово. Великие географические открытия – европейцы с умными лицами, пыжась от гордости, открывают давным-давно известные их обитателям континенты и острова, дают названия давным-давно названному, и все это называется Историей. Смешно. А ведь как оскорбились бы вы, вздумай индейцы высадиться где-нибудь в Португалии, перекрестить на свой лад горы и реки и проповедовать веру в Уицилопотчли… Только потому, что вы успели раньше. Только потому, что у ваших предков были аркебузы, стальное оружие и колесные повозки, которых не было у индейцев. И так далее. Столетиями история почитала пупом Земли крохотный материк, который и континентом-то называешь из одной вежливости… И в этой суматохе вы успели, вернее предпочли забыть, что порох и компас изобретены не вами, а в Африке выплавляли железо задолго до того, как это научились делать европейцы…

Гай молчал. Лучше было промолчать, в противном случае Барон Суббота мог завести в жуткие дебри, откуда нет выхода, перестаешь верить в то, что ты сам и твой мир существуете.

– Просто беда, что вы уже цивилизованны, – продолжал Барон Суббота, безмятежно покачивая ногой. – Будь вы невежественнее, могли бы объявить виновниками Круга негров и евреев, перевешать их сколько удастся и немного облегчить душу. Правда, Круг остался бы, на успокоение… Хотите анекдот про молодую еврейку и программиста? Гай, вы никогда не спали с еврейками? Интересно, что чувствует при этом антисемит?

– Подите прочь, – сказал Гай.

– Но почему? Вы ведь изучаете Круг. Вы вспомнили, что должны изучать Круг. Так что изучайте и меня.

– Откуда вы? Вас ведь не должно быть.

– Ну да? – усмехнулся Барон Суббота. – Откуда вы знаете, как должно быть? Может, как раз ВАС и нет, а? Почему вы решили, что вы – есть? Ходите, едите, спите с девушкой, чувствуете боль – не мало ли аргументов, Гай? Разве вы не можете быть чьим-то сном. Что, если существует кто-то, чьи сны способны считать себя живыми людьми, и один из таких снов – вы, Гай? Сон, сон, сон, кошмар, утреннее сладкое видение… Все относительно в этом мире, Гай, цвета как такового не существует, для рентгеновского аппарата не существует вашей кожи и волос, и так далее, многое существует чисто условно, почему же вы не можете оказаться одной из условностей?

– Прочь, – сказал Гай хрипло.

– Ай-ай… Шаг за шагом вы, человечество, расстаетесь с иллюзиями. Нет богов, нет рая, нет ада, нет неподвижных звезд и плоской Земли, нет трех китов и семи Трубачей, сделайте еще один шаг, осмельтесь сознаться, что и вас нет и не было, и тогда…

Он замолчал, и нахлынули видения, горячечной пеленой застилая глаза, ломая волю, растворяя мозг. Вокруг тонущего «Титаника» по усеянной льдинами черной воде кружили пиратские каравеллы, в наполненном молоком бассейне какие-то эмансипированные девочки в джинсах топили стонущего вампира, пулеметы МГ сами собой строчили навстречу боевым колесницам, то ли египетским, то ли персидским, и колесницы мчались без седоков, хохочущие ландскнехты сдирали платье с гимназистки, опрокинув ее на зеленый мох ведьмина пригорка, и растопыренная ладонь скользила вниз по нежному животу, потом Джон Уилкс Бут прицелился, Чолгош дернул спуск, и толстая арбалетная стрела пробила шею Джона Кеннеди, страшно кричала Джекки, Клинт Хилл молотил кулаками по багажнику «линкольна», вторая стрела, уже ненужная, звякнула о багажник, а третья расщепилась об асфальт, –