На суше и на море - На суше и на море. Выпуск 22 (1982 г.)

– И в этом случае вы проиграли, - ответил Рэвел. Впервые за весь разговор он посмотрел в глаза Уордмену, видя перед собой злое, глуповатое лицо. - Это ваши правила, - продолжал Рэвел, - и по вашим правилам вы проиграете. Вы говорите, что черная коробочка удержит меня здесь, но это не означает, что она меня заставит не быть самим собой. Я же говорю, что вы ошибаетесь. До тех пор пока я буду пытаться уйти, вы остаетесь в проигрыше, а уж если черная коробочка меня убьет, вы проиграете раз и навсегда.

Всплеснув руками, Уордмен вскричал:

– Что значит проиграю? Вы думаете, это игра?

– Конечно, вы этого и добивались.

– Вы сумасшедший, - сказал Уордмен, направляясь к двери. - Ваше место не здесь, а в сумасшедшем доме.

– Это тоже проигрыш, - закричал вслед Рэвел. Но Уордмен уже хлопнул дверью.

Рэвел откинулся на подушку. Теперь, в одиночестве, воспоминание о всепоглощающей боли нахлынуло опять. Он боялся черного кубика, причем теперь, когда он узнал его страшную силу, боялся его гораздо больше, - боялся до такой степени, что и сейчас страх сводил желудок. Но еще он боялся перестать быть самим собой, и этот умозрительный страх был тоже силен; нет, он был куда сильнее и поэтому гнал его прочь из зоны.

– Но я не знал, что это будет так больно, - прошептал он. Рэвел еще раз написал эти слова на потолке, теперь красной краской.

Уордмену доложили, что Рэвел пришел в норму, и Уордмен посчитал нужным встретить его у дверей лазарета. Рэвел выглядел чуть похудевшим, даже постаревшим. Поднеся ладонь ко лбу для защиты от солнца, он взглянул на Уордмена и сказал:

– Прощайте, Уордмен! - И пошел на восток.

Уордмен не поверил:

– Вы бравируете, Рэвел!

Рэвел шел вперед.

Уордмен не помнил себя от гнева, порывался догнать Рэвела и задушить его голыми руками. Но он только сжал кулаки, называя себя благоразумным, рассудительным и милосердным человеком. Также и «Страж» был благоразумным, рассудительным и милосердным. «Страж» требовал повиновения, как и Уордмен. «Страж» наказывал бессмысленное неповиновение, Уордмен - тоже. Раз Рэвел действует антисоциально, безрассудно, то его нужно проучить. Рэвела нужно проучить для его же собственной пользы и для пользы общества.

– Чего вы хотите добиться этим? - закричал вслед ему Уордмен. Ненавидящими глазами смотрел он на удаляющегося Рэвела, но ответом ему было молчание. Тогда он крикнул:

– Я никого не пошлю за тобой! Сам приползешь!

Уордмен следил за Рэвелом, пока тот значительно не удалился от зоны, виляя во все стороны и шатаясь. Он уже приближался к роще - жалкая, скрюченная фигурка с опущенной головой на дрожащих ногах. Последний раз взглянув на нее, Уордмен заскрежетал зубами и вернулся в канцелярию заканчивать месячный отчет. За прошлый месяц - лишь две попытки побега.

Два или три раза за все это время он выглядывал в окно. В первый раз увидел Рэвела далеко в поле, он полз к деревьям. Во второй раз его уже не было видно, издали доносились только крики боли. Они очень мешали Уордмену сосредоточиться на отчете.

Ближе к вечеру он выглянул опять. Из рощи были слышны слабые, но протяжные вопли Рэвела. Уордмен стоял, прислушиваясь, мрачно сжимая и разжимая кулаки. Он пробовал заставить себя не чувствовать жалости… Для его же, Рэвела, пользы его нужно наказать. Минутой позже пришел госпитальный врач и сказал:

– Мистер Уордмен, мы должны вернуть его.

Уордмен кивнул:

– Я знаю. Но я хочу убедиться в том, что он проучен.

– Ради всего святого! - воскликнул врач. - Разве вы не слышите?

– Хорошо, верните его, - бесстрастно согласился Уордмен.

Врач сорвался с места, но тут крики стихли. Они оба повернули головы к роще, прислушиваясь. Тихо. Врач побежал к лазарету.

Рэвел лежал, исходя криками. Он мог думать только о боли и о необходимости стонать. Но иногда, издавая самый душераздирающий вопль, на долю секунды он вспоминал о себе, и в эти доли секунды все-таки полз, дюйм за дюймом удаляясь от тюрьмы, так что за истекший час он продвинулся приблизительно на семь футов. Теперь его голова и правая рука были видны с проселочной дороги, пересекающей рощу.

С одной стороны, он не осознавал ничего, кроме боли и собственных криков. С другой стороны, окружающая действительность полностью, даже навязчиво, вторгалась в его сознание: и травинки у самых глаз, и спокойствие леса, и стволы деревьев над головой. И небольшой фургончик, остановившийся на дороге рядом с ним.

У человека, вышедшего из фургончика и склонившегося над Рэвелом, было обветренное, морщинистое лицо. Одет он был в грубую фермерскую одежду. Он тряхнул Рэвела за плечо и спросил:

– Ты ранен, парень?

– Нна ввостооок! - простонал Рэвел. - Нна ввостооок!

– Ничего, если я подниму тебя? - спросил человек.

– Ддааа! - пронзительно закричал Рэвел. - Ввостооок!

– Я лучше отвезу тебя к доктору!

Боль не усилилась, когда фермер поднял его и уложил на спину в кузове грузовичка. Он был на оптимальном расстоянии от трансмиттера, и боль уже достигла предела. Фермер сунул в рот Рэвела какую-то свернутую тряпку.

– Прикуси это, - посоветовал он. - Станет легче.

Легче не стало, но кляп приглушил вопли. Он был благодарен и за это.

Рэвел осознавал происходящее: езду в густеющих сумерках, фермера, несущего его в дом, построенный в колониальном стиле, но внутри выглядевший как госпиталь, доктора, осматривавшего его. Они обменялись с фермером несколькими фразами. Затем тот ушел, а доктор вернулся и опять посмотрел на Рэвела. Доктор был молодым человеком в белом халате, рыжеволосым и широколицым. Он выглядел взволнованным.

– Вы ведь из той тюрьмы?

Рэвел все еще стонал через кляп. Ему удалось конвульсивно дернуть головой, что должно было означать утвердительный кивок. Казалось, тысячи ледяных игл вонзились в грудь, а шею у плеч дерут напильником. Кисти выламывало из суставов, наподобие того, как гурман за обедом дробит зубами крылышко цыпленка. В желудке - океан огня. С него сдирают кожу, бритвами кромсают нервы, молотами размалывают мышцы. Какие-то пальцы изнутри выдавливают из орбит глаза. Но, несмотря на изощренность пытки, на совершенство действия боли, она не выключала мозг, сохраняя ясным сознание. И не было для него никакого ни забытья, ни забвения.

– Сколько зверства в иных людях! - произнес доктор. - Я попытаюсь удалить эту штуку. Не знаю, что из этого выйдет, - нам не объясняли принцип их действия, - но я попытаюсь извлечь ее.

Он отошел и вернулся со шприцем.

– Его там нет. Мы обыскали всю рощу.

Уордмен удивленно уставился на доктора, хотя и знал, что тот говорит правду.