На суше и на море - На суше и на море. Выпуск 25 (1985 г.)

В четверти мили расстояния от него, со стороны «дыры», где, по предположению Бигбери, ничего не может быть живого, прямо на пост идет человек. Идет - не то слово. Его качает, как пьяного, валит на четвереньки, он ползет, поднимается и одичалым голосом тянет: «А-а-а!…» Иногда вой срывается на непонятное бу-бу-бу, а потом опять хрипло и непрерывно: «А-а-а!…»

Сержант знает инструкцию: к дыре никого не пускать. На то посты, чтобы никакой дурак туда не сунулся. Но человек идет не туда, а оттуда… Бигбери растерян: кто может выйти из пекла - дьявол?… Сержант вскидывает оружие:

– Стой!

Пришелец не обращает внимания, с каждым шагом он ближе. Его лицо страшно, как в дурном сне: круглые птичьи глаза с расплывшимися зрачками, губы кровоточат, подбородок зарос, как у мертвеца, рубаха лохмотьями свисает с плеч… Кажется, он ничего не видит - идет напролом, бежит, словно кто-то беспощадный догоняет его.

– Стой!… - не своим голосом кричит Бигбери.

Незнакомец падает, с минуту лежит ничком… К посту подходит машина. Рядом с Бигбери появляются капитан и двое солдат:

– Что такое, в чем дело?

В это время пришелец, поднявшись с земли и потеряв ориентировку, начинает кружиться на месте.

– Боже!… - восклицает капитан. - Это же мистер Мэллт!

Капитан в курсе событий: ночью в ста милях отсюда упал самолет. Пилоты Мигель и Фернандо спаслись. Они заявили, что с ними был пассажир, который выпрыгнул раньше. Они старались спасти машину, но самолет потерял управление и, как скользил на крыле, так и врезался в землю.

– Мистер Мэллт!…

Это был действительно Мэллт. Он кружился на месте, выбирая, в какую сторону ринуться, и хохотал, заламывая вверх руки. Внезапно он оборвал хохот и затянул:

В лучшем виде обошлось,

Все отлично взорвалось!…

У солдат холодом обдало спины.

Мэллт наконец заметил людей.

– Бегите! - закричал он. - Еще одна бомба - и вы превратитесь в стекляшки! Будете хрустеть под ногами…

Несколько раз ударил каблуками в землю, поднял облако пыли:

Са ира, са ира!…

Он хохотал, топая и кружась: «Еще бомба - и планета вверх тормашками!…» - Он вскинул руки над головой, разорванный рукав затрепетал на ветру, как знамя. «К черту! К черту! - кричал Мэллт. - Ха, ха-ха-ха!…»

Бигбери поднял автомат и нажал спуск, чтобы заглушить сумасшедший хохот. Очередь пророкотала, как гром. Хохот смолк. Мэллт на секунду пришел в себя, повертел головой из стороны в сторону, словно расслаблял туго затянутый галстук.

– Люди! - двинулся он к солдатам.

Люди дрогнули, как под ветром, отступили назад.

– Люди! - повторил Мэллт, протягивая руки.

Солнце стояло над горизонтом, было тревожным и красным. Его лучи упирались в лицо идущему, кровавили ему губы. Мэллт был похож на вурдалака, возвращавшегося с могильного пира. Глаза его излучали смерть. «Люди…» - повторял он, твердил, словно в его мозгу крутилась пластинка с одним-единственным словом: люди!…

Это было невыносимо до тошноты, до дрожи в ногах. Капитан Харри, сержант Бигбери, сменные, приехавшие на пост, повернулись и побежали к машине.

Мэллт споткнулся, упал на колени, протянул руки к солдатам, прыгавшим с разбега в машину.

– Гони! - крикнул шоферу капитан Харри. Стартер завизжал, автомобиль пыхнул дымом.

– Люди! - кричал Мэллт, потрясая руками. - Лю-ди!…

Машина полным ходом мчалась через пустыню прочь.

Повинуясь указанию бортпроводницы, Силин пристегнулся к креслу и взглянул на своего соседа. Тот разговаривал с пассажиром, сидевшим сзади. Авиадвигатели взревели еще громче, самолет задрожал, рванулся вперед и начал разбег по взлетно-посадочной полосе. Беседа, которую вели спутники Силина, наперекор реву турбин шла на высоких тонах.

– Примеров здесь куча - Рентген, Флеминг, Пастер, - надрывался сосед Силина, доказывая что-то своему оппоненту. - Даже Эйнштейн совершенно серьезно заявлял, что для создания теории относительности ему нужно было еще и счастливое стечение обстоятельств. А ведь это сугубо теоретический труд!

Самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. Шум двигателей стих и перешел в равномерное гудение. Силин стал прислушиваться к этой дискуссии, и постепенно ему стал ясен предмет спора. Обсуждалась одна из «вечных» проблем науки - является ли случайность определяющим фактором в научных открытиях. Собеседники находились еще в том возрасте, когда вершины науки с высоты вузовской скамьи кажутся не такими уж неприступными, а острота вселенских проблем еще не притуплена мелкими житейскими неурядицами.

– А не возводишь ли ты в абсолют Его Величество Случай? Случайность многих великих открытий обусловлена закономерностью научно-технического прогресса, - напыщенно возражал противник незакономерных случайностей.

– Тогда чем мы можем объяснить тот факт, что развитие отдельных научных дисциплин происходит скачкообразно? - парировал оппонент.

«Молодо-зелено», - благодушно подумал Силин и открыл портфель, чтобы взять купленный в аэропорту юмористический журнал. Но его там не оказалось - скорей всего забыл в ресторане аэровокзала. Впереди было три часа вынужденного безделья. А рядом продолжало бушевать пламя околонаучного спора.

– Сколько раз ученые приходили к гениальным идеям совсем в не подходящих для этого ситуациях? - кипятился один. - Одному нашему математику замысел первой его блестящей работы пришел во время поездки в переполненном городском автобусе.

– В том, что ученых озаряют идеи в нерабочее время, нет ничего загадочного, - возражал другой. - Я читал, что это результат работы подсознания, причем на первый взгляд человек абсолютно не думает об искомой проблеме, а ее решение как бы всплывает в сознании, и даже, как ты говоришь, в самое неподходящее время.

«Довольно прогрессивный способ познания, а главное, налицо экономия рабочего времени, - подумал Силин. - Введение его в жизнь в подведомственном мне учреждении вызвало бы по меньшей мере ликование. Как же, в рабочее время будем заниматься личными делами, а в нерабочее между все теми же личными решать научные вопросы».

Его собственное подсознание ехидно шепнуло: «Да и вам, почтенный доктор наук, не мешало бы освоить данный стиль работы, поскольку, сев в директорское кресло, вы стали решать разнообразнейшие проблемы, исключая собственно научные».

И Силин, уже не в первый раз, подумал о том, что, с тех пор как он возглавил институт онкологии, бремя административных забот ложилось на него все более тяжелым грузом. А если уж говорить честно, то он давно уже стал администратором, хотя упорно боялся признаться себе в этом.