"На суше и на море" - На суше и на море. Выпуск 12 (1972 г.)

– Майкл, ты слишком остро воспринимаешь. Этак тебя надолго не хватит. Ты сам выбрал экстремальный режим, и досадовать не на кого. Мы обычно предпочитаем постепенно подходить к предельным условиям.

– Все это хорошо, но, скажи на милость, зачем потребовалось конструировать электронно-вычислительную машину, которая реагирует криком боли на отступление от намеченных параметров? Если бы не ее уникальная память, я в жизни бы не связался с нею.

– Историю машины ты знаешь не хуже меня, - спокойно возразил дежурный, вешая в шкаф халат и натягивая пиджак на широкие плечи. - Конструктор хотел, чтобы испытатели ни на секунду не забывали: они вторгаются в самые сокровенные глубины материи, чтобы не забывали о том, что за участие в экспериментах человека множество животных нашей планеты заплатили своей жизнью. Человек не имеет права рассматривать животное только как источник мяса, шкур, костей и информации. - Бледное лицо Ивана порозовело и в голосе послышались металлические ноты.

– Не означает ли это, - холодно взглянул на него Майкл, - что испытателям внушается некий комплекс вины?

– Вряд ли это входило в намерения конструктора.

Спустившись в холл, Майкл направился к выходу, но Иван жестом остановил его и подвел к витрине, где лежало несколько книг в темно-багровых переплетах, а поодаль - фолиант в обложке радостного пурпура.

– Вот наши книги жизни и смерти. Это, - легко коснулся Иван книг в переплетах цвета запекшейся крови, - книга смерти. Здесь животные и птицы планеты - жертвы человеческой цивилизации. А в этой книге жизни, - лицо его словно засветилось, когда он открыл первую страницу пурпурного фолианта, - названы животные, возвращенные к жизни. Конечно, - уточнил он, - не только нашим Генетическим Центром, но и остальными Центрами на материках. Эти новые страницы истории человечества, точнее, человечности - самое драгоценное наше завоевание.

– Может быть, ты знаешь, Иван, - задумчиво сказал Майкл, рассматривая витрину, - в древнем зоопарке Нью-Йорка за клетками со львами и тиграми был павильон, в котором содержалось «самое опасное животное на Земле», как гласила надпись. Когда посетитель опасливо заглядывал за бронированную решетку, то обнаруживал себя: задняя стенка клетки была зеркальной. И все-таки все было бы блестяще, - продолжал Майкл, - если бы не ваш излишне сентиментальный «Феникс», которого вы практически обожествляете. Не удивлюсь, если окажется, что вы ежедневно совершаете перед ним намаз и только после этого приступаете к работе.

– Ты слишком преувеличиваешь нашу правоверность, - усмехнулся Иван, - атавистическую веру в святость авторитетов. В конце концов мы никогда не устраивали аутодафе для еретиков.

Майкл скептически хмыкнул, скользнув взглядом по его напряженному лицу, потом примирительно сказал:

– Ты знаешь, я с детства не любил всякие торжественные церемонии, шеренги марширующих девиц во главе с тамбурмажором и прочую дребедень, хотя у нас это стойкая традиция, и никогда не верил в душеспасительность изречения, что, мол, в споре рождается истина. Его любят повторять выпускники школы, обожающие прописи.

– Когда-то Фрэнсис Бэкон взял на себя труд сопоставить полярные по смыслу народные пословицы - наверное, ему осточертели ссылки на здравый смысл. И что же получилось? - иронически улыбнулся Иван. - Каждая пословица по-своему была весьма убедительной. Где истина?

– Хотел бы я обнаружить среди этих истин хотя бы одну в защиту «Феникса», - отмахнулся Майкл от спора. - Мне он, признаться, действует на нервы.

– В свое время в Голландии сделали манекен-автомат для обучения стоматологов. Если студент ошибался и сверло бормашины входило в десну, автомат дергался в кресле, имитируя боль, а из десны выступала кровь, конечно, лишь имитация. Сопоставь этот примитивный автомат с «Фениксом».

– Утешение слабое, - буркнул Майкл. - Вы видите в «Фениксе» некое воплощение гуманизма, а я только вашу непомерную чувствительность.

– В этой чувствительности, Майкл, несгибаемый стержень - гуманизм, о котором ты такого невысокого мнения. Насилие никогда не достигает цели. И тебе эта аксиома нашей цивилизаций известна не хуже, чем мне, - спокойно отозвался Иван, закрывая пурпурную книгу. - Насилие сеет семена сопротивления, и какие всходы они дадут - неизвестно. Надо бы тебе поговорить с Васильевым, главным конструктором «Феникса». Может быть, он сумеет победить твой скепсис.

– Посмотрим, - снисходительно кивнул головой Майкл.

Высокий, подтянутый человек сидел на перекладине забора, опоясавшего луг, и, положив ноги на нижнюю планку, всматривался в крохотного жеребенка, резвившегося около матки. Пососав ее, требовательно подталкивая мордой в живот, жеребенок настороженно замирал, ловя широко раскрытыми, вздрагивающими ноздрями теплый луговой ветер, и, распушив хвост, носился по кругу, не отбегая далеко от кобылы. Иногда он устремлялся во всю прыть к жеребцу, который пасся поодаль, но тут же останавливался, взбрыкивая всеми четырьмя ногами в воздухе, и, когда жеребец недовольно поднимал голову, мчался обратно и с нарочитым испугом жался к теплому боку матери.

Человек довольно посмеивался, покачиваясь на перекладине, и так был поглощен созерцанием эволюций жеребенка, что не заметил подошедших, пока Иван не коснулся его плеча. Он порывисто обернулся и нахмурился:

– Что случилось?

– Алеша, представляю тебе Майкла, нашего американского гостя. Он тоже потомок лихих ковбоев, и вы, я полагаю, сумеете найти общий язык.

– Путаешь, Иван. Мои предки запорожские казаки, а не ковбои. А это существенная разница, - ответил Алексей, спрыгнул на землю и пожал руку Майклу.

– Да, да, - легко согласился Иван, - но во всяком случае ваши общие предки наверняка были кентаврами.

– Ты и не подозреваешь, до какой степени близок к истине, - усмехнулся Алексей. - Ну ладно. - Он повернулся к Майклу: - С какими целями ты к нам пожаловал?

– Цель у меня простая,- смущенно пригладил мальчишеские вихры гость. - Ваш Центр располагает уникальной аппаратурой, ваша генотека - уникальным подбором перфокарт по реконструкции исчезнувших видов. Мне хотелось ознакомиться с вашими работами.

– Что же, намерения благие, пойдемте потолкуем, - ответил Алексей, задумчиво взглянув напоследок на жеребенка.

– В нашей работе наметился определенный кризис, - продолжал Алексей, на ходу полуобернувшись к Майклу. - Мы реконструировали несколько живых существ, удивительно близких своим прототипам. Но дальнейшая судьба наших созданий не ясна - они стерильны. С гормональной настройкой организмов мы пока не справляемся, хотя вплотную подошли к решению этой задачи. Но каждое исследование вызывает сейчас излишне пристальное внимание. Ты выбрал, Майкл, не самый удачный момент для посещения.