Олег Костман - «На суше и на море» - 88. Фантастика

— Теперь я знаю, что мне с тобой делать, — умиленно сообщила она Тимофееву. — Будешь у нас промысловиком. Будешь рыбу ловить, грибы собирать… Я лицензию достану, лосятинки принесешь. Талант у тебя!

— Не надо лицензии! — взмолился Тимофеев. — Я хочу исследовать культурный слой.

— Какой тут, к свиньям, слой, — пожала плечами Стихия. — Обманство сплошное… Просто кому-то надо выгнать в поле этих дармоедов, чтобы место не занимали, — она кивнула в сторону своих подчиненных, всей толпой пытавшихся подступиться к огрызавшимся щукам на предмет их чистки и потрошения. — Нет здесь никаких городищ и могильников. Нет и не было. Вот южнее километров на сто… — Она мечтательно зажмурилась. — Ты вот металлоискатель нам давеча собрал, а что он показывает? Одни ржавые консервные банки образца второй половины двадцатого века…

Ошеломленный подобным откровением, Тимофеев укрылся в палатке, чтобы собраться с мыслями, обдумать перспективы и заодно решить, чем же утереть сизый пористый нос деда Мамонта. Ему было до такой степени обидно за поруганный прогресс, что он даже ненадолго позабыл о своей тоске по девушке Свете, затерянной среди сырых и заплесневелых инкунабул Дядьевского монастыря.

Ближе к закату, когда запах щучьей ухи заполонил собой всю округу, умытые и благостные археологи собрались у костра.

Выполз на огонек и Тимофеев, хотя он и с трудом ориентировался в окружающей действительности: его посетили кое-какие соображения насчет рыбной ловли.

Из сумеречных зарослей на костер с разных сторон одновременно вышли двое. Они чем-то походили друг на друга — крупные, кряжистые, краснолицые, в непромокаемых и непродуваемых куртках, в болотных сапогах с отворотами.

— Здорово, орлы! — провозгласил один. — Привет передовой землеройной науке от тружеников лесов, полей и вод!

После чего он безошибочно угадал в Стихии Вяткиной руководство и церемонно приложился к ее загрубевшей, истрескавшейся руке. Стихия немедленно пошла красными и белыми пятнами.

— Прошу к ухе, — застенчиво пригласила она.

— Пеньков, — назвался пришлый ухажер. — Праздношатающийся.

— Дубняк, — коротко представился второй, и его рука непроизвольно дернулась под козырек пятнистой кепки. — Инспектор рыбнадзора.

— А мы ничего такого не нарушаем… — заголосили археологи.

— Знаю, — сказал Дубняк. — Щука — хищник, бич молодняка. Лов ее на Шиш-озере разрешен круглогодично.

Ему тоже поднесли ухи.

— Хороши щурята, — похвалил Пеньков, наворачивая свою порцию. — Кто ловил?

— Это наш Витя, — не без кокетства пояснила Стихия.

— Молоток, — еще раз одобрил гость. — Видел я твою снасть. На нее и ерша не подцепишь. А ты, гляди-ка, щук таскаешь!

— Это не я, — в порыве откровенности объявил Тимофеев. — Это местный житель дед Мастодонт… то есть нет…

— Мамонт, — подсказал неприметный Дубняк.

— Как же, знаю! — воскликнул Пеньков жизнерадостно. — Большой спец… Но щука — это не рыба. Так, баловство… Наше Шиш-озеро богато истинно ценными породами, которые в значительной мере скрасили бы ваши грядущие трапезы.

— Правда? — обрадовалась Стихия. — Завтра же пошлю Витю!

— Не советую, — вставил Дубняк и многозначительно покашлял.

— Да шут с ними, — сказал Пеньков. — Пусть он у вас попробует сома взять. Как, инспектор, на сомов охота разрешена?

— Не возбраняется, — ответил тот.

— Каждому свое, — продолжал резвиться Пеньков. — Кому сомы да щуки, а кому что… Так ведь, рыбнадзор?

— Не так, — промолвил инспектор. — И я тебя, Пеньков, все одно поймаю. Как ту щуку.

— Сердитый же ты, — удивился Пеньков, а Стихия с неодобрением посмотрела на Дубняка. — Ну, лови, лови…

— А правда, что в заводи под ракитами водяной живет? — вмешался Тимофеев.

— Это кто сказал? — осведомился Дубняк.

— Дед Динозавр… то есть как его?…

— Вряд ли, — уклончиво произнес инспектор. — Но ловить не советую.

— А рыба там, доложу я вам… — мечтательно закатил глаза Пеньков.

— Ловил? — с подозрением спросил его Дубняк.

— Что ты, как можно! — замахал руками тот. Они покончили с ухой одновременно, поблагодарили хозяев за угощение и степенно разошлись — каждый в свою сторону.

— Странные они, — сказал кто-то.

— Да уж, — согласилась Стихия, с сожалением глядя вслед видному и веселому Пенькову.

Тимофеев уснул прямо у костра. Он спал и видел разлюбезную его сердцу девушку Свету, блуждающую при тусклом лунном свете среди темных от времени дубовых полок Дядьевского монастырского архива, густо заваленных усатыми осклизлыми сомами ин-фолио. Высоко над ним витали стаи жадных до интеллигентской кровушки комаров, опасавшихся подступиться из-за едкого хвойного дыма, что стлался понизу — к непогоде.

Далеко за полночь Тимофеев внезапно проснулся и сел. Его слегка покачивало на месте, однако мозг уже работал в привычном режиме — четко, ясно, без сбоев. На неверных со сна ногах Тимофеев добрался до своей палатки и выволок оттуда вещмешок, набитый преимущественно предметами, не имеющими ни малейшего отношения к археологии. В первую очередь его внимание привлек паяльник. Тимофеев немедля вздул костер и сунул жало инструмента в красно-белые уголья. Затем ему под руку подвернулся пустой корпус миниатюрного репродуктора, который также пошел в дело. Обратив одухотворенное лицо к черным небесам, Тимофеев на ощупь вытаскивал из мешка то старый конденсатор, то щетку от электробритвы и ничего не возвращал обратно. Он снова чувствовал себя умным, изобретательным, настоящим народным умельцем, потому что теперь хорошо представлял, как подкузьмить зловредного деда Мамонта.

Самое трудное заключалось в наладке свежеиспеченного прибора. Тимофеев осторожно покрутил бывший регулятор громкости и прислушался. Окружающий лес мирно спал, гудя на высоком ветру тяжелыми кронами. В следующее мгновение в этот вековечный шум вплелась басовая нота утысячеренного комариного зудения. Плотный рой собравшихся, очевидно, со всего леса остервенелых кровопийц тараном атаковал народного умельца.

— Мама! — завопил тот, отмахиваясь от крылатых агрессоров и одновременно пытаясь выключить прибор.

Ему это удалось, и ошарашенные собственным поведением комары рассредоточились по лесному массиву.

— Не та частота… — бормотал Тимофеев. Он копался в конструкции, отвлекаясь лишь на то, чтобы почесать искусанные участки тела. — Так, еще разик!

Он зажмурился на тот случай, если комарье вздумает повторить нападение, а когда приоткрыл глаза, то увидел в каком-то метре от себя изумленную медвежью морду размером приблизительно с цветной телевизор последней модели — сонную, со свесившимся набок из клыкастой пасти розовым влажным языком. Похолодев, Тимофеев быстро огляделся в поисках чего-нибудь более пригодного для обороны, нежели паяльник. Ему стало совсем нехорошо.