Род Серлинг - Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)

— Это не детка! Это прапрапрадедушка. Причем без коробки передач, без заднего конца и оси. Она изношенная.

Сразу после того, как он это произнес, его плечи поднялись, а лицо, обычно румяное, стало белее мела. Глаза Гримбли сверкали.

Он стоял у пропасти обширного и странного знания и с готовностью постигал его. Он приблизился к Гарвею и тихо сказал: — Вот в чем дело. Тебе пришлось сказать правду?

Гримбли покачал головой.

— Вот она! Вот где собака зарыта. Ты вынужден говорить правду!

Гарвей улыбнулся такой улыбкой, которую на лице ребенка может вызвать отравление газом. Он сделал добродушный жест в сторону машины.

— Так как насчет «форда»? — спросил он. — Несмотря на то, что машина заколдована, она… она здорово поддерживает разговор.

Гримбли вскинул мясистую руку.

— Для кого-нибудь так и есть, — уверенно заявил он, — но только не для старого честного Лютера Гримбли. Дружище, я занимаюсь политикой, и когда ты говоришь, что мне придется начать все время говорить правду… — Тут у него дернулась нижняя челюсть, и на лице выразился страх. — Святый Боже!

Он снова посмотрел на «форд».

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? Я бы не смог произнести ни одну политическую речь! Я уже не смог бы работать для кабинета. Старому честному Лютеру Гримбли… старый честный Лютер Гримбли засох бы на корню.

Он аккуратно потушил сигарету, отскоблил пепел и положил ее в карман. Махнув рукой, он направился к выходу.

— До встречи, дружище! — бросил он через плечо.

— Эй! — крикнул Гарвей.

Гримбли остановился и повернулся к нему. Гарвей показал на «форд».

— Вы можете что-то посоветовать?

Гримбли на минуту задумался.

— Посоветовать? Только одно. Почему бы вам не повеситься?

Он повернулся и пошел.

Гарвей оперся на «форд», глядел на ноги и чувствовал, как депрессия, точно мешок с перком, давит ему на плечи. Он совершил медленный, бесцельный переход к конторе. Едва он туда вошел, как в дверях появился Ирвинг.

Он молча прошел в угол и вынул кисть из бадьи, которая там стояла.

— Я вернулся за этим.

Гарвей молча кивнул и сел за стол.

— Это мое, — сказал Ирвинг, защищаясь.

Гарвей пожал плечами и безучастно смотрел на него.

— Я рад за тебя. — Он повернулся на стуле и посмотрел в окно.

— Я уподобился Данте в аду, — риторически заявил он. — Я во всем похож на приятеля Данте — осужден, проклят, разорен!

Он вновь повернулся к Ирвингу.

— Придурок… Один человек! Один олух! Один абсолютный идиот, который может купить кота в мешке! Или парень, который принесет пользу, если будет говорить правду. Ирвинг, неужели в этом городе нет такого придурка? А во всей стране?

Ирвинг смотрел на него безо всякой симпатии.

— Вы спрашиваете меня? Да у вас железные нервы. Меня спрашиваете о простофилях? После того, как я служил вам верой и правдой, выполняя самую черную работу и врал для вас? У вас даже хватает совести сидеть там и разговаривать со мной. Мой старик говорит; что вы — сукин сын! И знаете что, Хенникат? — Тут он ударил своим маленьким кулаком по столу. — Мой старик прав!

И он для пущей внушительности еще раз ударил по столу. Именно в этот момент на глаза Гарвея попалась газета. Он дотянулся до нее и развернул, чтобы прочитать заголовки. Он долго смотрел на них, затем положил газету и забарабанил пальцамимю столу.

— И более того, — продолжал орать Ирвинг, — мой старик сказал, что готов за два цента прийти сюда и так двинуть вам по башке, что долго не забудете! И, кроме того, муж моей сестры собирается сходить сегодня вечером к юристу, и мне очень хочется попросить его рассказать обо всем этом и, no-возможности, возбудить против вас уголовное дело за вовлечение в незаконные дела несовершеннолетнего!

Голова Гарвея все ниже склонялась нд газетой. Ничто не указывало на то, что он слушал монолог Ирвинга, чья речь его даже не тронула.

Ирв ударил по столу своим костлявым кулаком.

— Когда я подумаю… Когда я вспоминаю о тех ужасных вещах, которые вы заставляли меня делать? Вроде продажи того ужасного катафалка двадцать восьмого года выпуска, когда мне пришлось выдать его за Личную машину Бейба Рута!

Он покачал головой, думая о гнусности своих прошлых прегрешений, но глаза Гарвея Хенниката были по-прежнему прикованы к газете. Он что-то беззвучно читал и потом очень медленно взглянул в лицо Ирвинга.

— А почему бы и нет? — прошептал он. — А, Ирвинг, почему бы и нет?

Ирвинг взволнованно выпятил челюсть.

— Что «почему бы и нет»? — спросил он.

Гарвей хлопнул газетой.

— Почему бы не продать «форд» ему?

— Хватит о «нем»! — заорал Ирв. — Как насчет моих прав? Как насчет моего выходного пособия? Как насчет трудового стажа?

Гарвей-взял в руки телефонный справочник и начал листать страницы. Он быстро взглянул на Ирва.

— Ирв, придурок… Я нанесу удар за демократию! Я не знаю, как я это сделаю, но я это сделаю. Ты и я, болван! — сказал он, листая справочник. Ты и я. Этот момент войдет в историю наряду с походом Вашингтона, высадкой в Нормандии и отменой восемнадцатой поправки к Конституции!

Ирвинг уставился на него и спросил, смягчившись: — Что?

— Именно, — сказал Гарвей. — И ты мне поможешь.

Он сгреб телефон и подвинул к себе. Набирая номер, он посматривал на Ирвинга.

— Иди на улицу и вытри пыль с того «паккарда», у которого в подшипниках опилки.

— Чек, босс, — сказал Ирвинг и, резко повернувшись, пошел к двери.

Гарвей Хенникат снова функционировал. По телефону говорил великий человек. Ирвинг слышал голос, звучавший с прежней уверенностью, с великолепием человека, действительно однажды прoдавшего лилипуту грузовик с брезентовым верхом вместе с письменной гарантией того, что он будет ежегодно вырастать на дюйм с четвертью только из-за того, что ему придется тянуться до педалей.

Было восемь утра, когда длинный сверкающий черный лимузин подъехал к складу подержанных автомобилей. Гарвей, услышав, что кто-то подъехал, вышел из конторы и пошел навстречу лимузину. Он немедленно заметил, что его вел шофер с телосложением Микки Харгитея.

На заднем сиденье неподвижно сидел человек, съежившись и скрывая лицо за воротником. Но открылась передняя дверь, и из автомобиля вышел маленький энергичный человек с хищным лицом.

Он многозначительно кивнул Гарвею, оглядел машины и, подняв бровь, показал на «форд».

— Я полагаю, это та машина.

Гарвей кивнул.

— Эта детка.

— Детка?

— Это американское выражение, — объяснил Гарвей. — Мы все называем детками.

Он посмотрел на черный лимузин за спиной маленького человека.

— Вы катаетесь на очень недурной малышке. Не собираетесь продать ее, а?

Маленький человек решительно покачал головой.