Николай Гацунаев - Западня (Сборник)

— Начнем.

И они начали.

Это открылось внезапно, словно без предупреждения включили свет в темной комнате: белесо-голубое небо над бирюзовой гладью озера и лимонно-желтая волнистая полоска барханов на границе воды и неба. И он почему-то знал, что пески эти — Каракумы и что стоит ему оглянуться и он увидит глинобитный крепостной вал с воротами из мореного карагача, теснящиеся за воротами, подслеповатые саманные мазанки, и все это вместе претенциозно именуется Бадыркент, [1] Город богатырей. и рядом с воротами возле крепостной стены стоят с винтовками наперевес люди в лохматых чугурмах, [2] Туркменская папаха. низко надвинутых на светлые, не знающие пощады глаза, в длинных, шерстью вовнутрь оранжевых постунах, [3] Шуба из грубо выделанных кож. крест-накрест перечеркнутых патронташами, и сыромятных с остроконечными загнутыми вверх и назад носками сапогах.

Ему очень не хотелось оборачиваться, но обернуться было нужно, и он пересилил себя и обернулся. Все было так, как он себе представлял: и белесая громада крепостной стены, и розоватые дымки над плоскими крышами, и те в надвинутых на безжалостные глаза папахах, и офицер во френче с накладными карманами, галифе и зеркально отсвечивающих крагах.

«Чего-то ему не хватает, — ни с того ни с сего подумал Андрей. — Ну конечно же стека».

— Решайтесь! — отрывисто проговорил офицер. — Вы интеллигентный человек. Не русский, наконец. Что вам до их дурацкой революции?..»

«Почему не русский?» — подумал он без удивления.

— …дислокация отрядов, количество сабель, ожидается ли подкрепление? Взамен — жизнь…

Офицер достал из кармана брегет.

— Через час отбывает караван в Персию. Довезут вас до Каспийского моря. Захотите в Грузию — извольте. За границу? Добро пожаловать.

Офицер осклабился.

— Жить-то ведь хочется?

«Жить… — Безучастно, словно о чем-то второстепенном подумал Андрей. — С чего он решил, что я хочу жить?» И вдруг горячая волна страха и жалости захлестнула его с головой. «Жить! — вопила каждая клеточка его тела. — Жить!! Жить!!! В горах сейчас весна… Снег тает на перевалах… Цветет миндаль…»

— …никто не узнает. Эти, — офицер мотнул головой в сторону басмачей, — ни в зуб ногой по-русски. А спутники ваши не пикнут до второго пришествия.

«Спутники, — тупо повторил про себя Андрей, — спутники… О ком он?» И вдруг слепящим зигзагом боли метнулось воспоминание: грохочут выстрелы, кони мечутся в узкой ложбине, один за другим падают красноармейцы, последний мчится вдоль барханов, припав лицом к конской гриве, и, нелепо взмахнув руками, валится набок… И, словно в кошмарном сне, — медленные всплески сабель, которыми басмачи добивают раненых…

И тишина… Только звенящий клекот коршунов да настороженное фырканье успокаивающихся лошадей…

— Ну так что?

— Нет.

«Неужели это мой голос? Хриплый, надсадный…»

— Нет!

— Идиот! — Офицер оборачивается и кричит что-то тем семерым в зловеще надвинутых на брови папахах. Семь вскинутых к плечам винтовок упираются в Андрея слепыми зрачками дул. В каждом застыл сгусток кромешной тьмы.

Еще не поздно. Еще можно остановить их. Всего одно слово и…

— Нет! — исступленно крикнул Андрей. — Нет!! Нет!!!

И кромешная тьма взорвалась багряными вспышками, и небо обрушилось на него с беззвучным грохотом.

…Внизу, в чернильной темноте ущелья мерцали-переливались огоньки горнообогатительного. Луна перекочевала влево за остроконечный пик. Посветлело небо над заснеженными вершинами.

Андрей провел ладонями по лицу, отгоняя назойливое воспоминание, но от него не так-то легко было избавиться…

В то памятное осеннее утро он очнулся с каким-то странным двойственным ощущением. Залитая солнцем просторная комната с белоснежными стенами и распахнутыми настежь окнами была ему незнакома, но он мог поклясться, что уже бывал здесь не раз.

Скрипнула дверь. Вошел молодой человек в белом халате. На красиво очерченном лице печально мерцали большие выразительные глаза. Андрей видел его впервые, но непостижимым образом знал, что его зовут Гоги и что он — племянник Сандро Зурабовича Метревели.

— Гоги, — негромко произнес Андрей. Юноша вздрогнул и растерянно улыбнулся.

— Что со мной? — медленно выговаривая слова, спросил Андрей. Голос был его и не его. Во всяком случае этой хрипотцы и певучих гортанных интонаций прежде не было.

— Все хорошо, — Гоги отвел взгляд. — Теперь уже все хорошо.

— Что это было?

— Землетрясение. Вас ударило обломком.

Андрей кивнул и поморщился от боли.

— Помню. Падала колокольня. А на мостовой стояла девчурка с мячом. Что с ней?

— Все в порядке. — Гоги испытующе смотрел на Андрея, словно стараясь прочесть его мысли. — Это моя дочь. Если бы не вы…

— Где Сандро Зурабович? — перебил Андрей. — Он был здесь. Я знаю. Он был здесь. Где он?

— Успокойтесь. — Гоги поправил простыню, мягко похлопал Рудакова по плечу. — Дядя отдыхает.

Андрей облегченно вздохнул и откинулся на подушку.

— Замечательный человек ваш дядя. Я ему стольким обязан…

— Да, вы правы. — Гоги кивнул. — А теперь вам надо немного поспать. До свидания.

Когда несколько дней спустя Рудакова выписали из клиники, Метревели в городе не оказалось. Гоги, стараясь не встречаться с Андреем глазами, сообщил, что Сандро Зурабович уехал на симпозиум в Австрию и вернется месяца через полтора.

Вахтер в пансионате повторил то же самое, но почему-то назвал Австралию. Борька хмуро отмалчивался.

Через две недели они уехали в Узбекистан.

От былого состояния подавленной угнетенности не осталось и следа. Андрей чувствовал себя отлично и попросил, чтобы его послали зимовать на снеголавинную станцию, которую к их возвращению успели восстановить. С ним увязался и Борька Хаитов.

Андрей прошел на кухню, поставил чайник на газовую плиту и принялся молоть кофе ручной мельницей. За окном занимался рассвет.

— Боря! — позвал Рудаков. — Подъем, слышишь?

— Слышу! — хриплым спросонья голосом отозвался Хаитов и заворочался на койке. — Ого! Половина шестого. Балуете вы меня, Рудаков!

Он прошлепал в тапочках на босу ногу через всю комнату, повозился около вешалки и вышел, хлопнув дверью. Когда через несколько минут он вернулся голый по пояс, с махровым полотенцем через плечо, стряхивая снег с фланелевых лыжных брюк, Андрей уже разливал по чашкам дымящийся кофе.

— Вот это да! — Борька пошмыгал носом. — Нектар и амброзия!

— При чем тут нектар, дурень?

— К слову. — Борька натянул водолазку. — И где только ты насобачился кофе заваривать? Кулинарных талантов за тобой не водилось.

Он отхлебнул из чашки и закатил глаза.