Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 19

— Я давно собираюсь просить вас, — обратился он к оператору, — исполнить для меня тринадцатую космическую фа-минор синий. Вы много играли нам, но ее ни разу». Мы так и не узнаем больше ничего про эту женщину, которая так много играла, что для нее не нашлось даже имени.

Как ни обидно, но подобные просчеты довольно частое явление в фантастике, даже у наиболее интересных и талантливых писателей, «отрыв порой словно боятся изображения и теневых сторон человека. Может быть, это тоже одна из причин, почему человек фантастики подчас оказывается одномернее и беднее человека современного, которого изображает сегодняшняя литература, не боясь упреков в принижении его.

Замечательный русский поэт и критик Максимилиан Волошин, создавший, к слову сказать, цикл фантастических философских поэм о судьбах человеческой цивилизации — «Путями Каина», — писал в одной из своих статей, что предвидение — это один из способов изменить будущее: человек, который своим воображением предвосхитил угрожающую ситуацию, тем самым сумел уже предотвратить ее. Эти слова Волошина относились к типу произведений-предупреждений. Но человек может воздействовать на будущее не только предупреждением, но и понуждением его, стимулируя его развитие в нужном направлении.

И фантастика — одно из самых мощных средств в руках его.

Родившаяся из смутной мечты о «золотом веке», она еще долго была по необходимости слаба в отношении художественном! ее интересовали не столько характеры людей, сколько материальные условия их существования, томил не столько голод духовный, сколько физический. Вот почему ранние утопии тяготели к публицистике и отвлеченным рассуждениям, используя художественный образ всего лишь как пример для большей наглядности: очерчивались контуры — детали же были наивны и случайны.

Шли века. Творился исторический процесс. И человек все больше осознавал, что дело не только в том, чтобы объяснить мир, но и в том, чтобы, объяснив, переделать. И по мере нарастания реальных сил и возможностей господства над мирами материи и социальных отношений крепла и наливалась земными соками его мачта. Во второй половине прошлого столетия фантастика окончательно перешла из категории философских утопий в категорию литературы художественной. Великая Октябрьская социалистическая революция явилась гигантским ускорителем не только самой Истории, но и представлений о будущем. Уже не на сотни — на тысячи лет вперед стала прорываться мечта фантастов. Уже не утопической мечтой, а земной реальностью представал в их произведениях «золотой век» — коммунизм.

Сознание этой исторической ретроспективы, очевидно, необходимо как для того, чтобы понимать необратимость этого процесса, так и для того, чтобы не амнистировать сегодняшние просчеты фантастов ссылками на историческую слабость их далеких предшественников.

Фантастика стала художественной литературой. Но литературой особой. Она способна приблизить далекое будущее, колоссально укрупнив характеры и детали. Но, укрупняя героев подлинных, она безжалостно обнажает ничтожность мысли и бедность характеров героев надуманных. То, что еще могло бы «сойти» в рядовом повествовании о современности, оборачивается нетерпимой фальшью и убожеством в повествовании фантастическом. Вот почему так закономерен фельетонный крах многочисленных попыток использовать популярность жанра для слишком легковесных построений и немасштабных целей. Оружие повышенной мощности требует особенно высокой квалификации и ответственности.

Полвека тому назад прозвучали страстные вопросы В. Маяковского:

Мы на полвека ближе поэта к Коммуне, и наши ответы должны быть определенней и точней.

Происхождение рукописи непонятно. Видимо, она завезена нечаянно в нашу эпоху на машине времени.