Галина Полынская - Алмон

— Сократ, — Терра прикурила и с нервным выдохом выпустила дым, — я бы хотела тебя попросить об одном одолжении…

— Я не скажу. Ни Алмону, ни Анаис.

— Спаси…

— Пока не скажу, приберегу эту полезную информацию на всякий случай.

— Ах ты сво…

Вернулись Алмон с Ластенией. Толстяк снова хотел броситься к полуволку с объятиями, но Терра вовремя ухватила его за рубашку.

— Алмончик, миленький, — затарахтел насильно усаженный обратно в кресло Сократ, — давай, рассказывай, что и как, сил же больше нет никаких! Как вы из Дворца выбрались, родненький ты наш? Золотенький…

— Да умолкни же ты, толстый!

— Конечно, конечно, сейчас расскажу, — устало кивнул полуволк, ощупывая повязку на шее, — но у меня к вам одна просьба: дайте мне что-нибудь поесть, я безумно голоден.

— Разумеется, сейчас тебе принесут все самое лучшее, что у нас еще осталось! Ну, или просто то, что осталось…

Плечи Сатурна дрожали от обрушившейся боли, ясные глаза туманили кровавые слезы, пересохло горло, потрескались губы от человеческих криков. А невидимые полководцы продолжали вести свои армии в бой.

— Значит, Анаис совсем-совсем умалишенная? — с помрачневшим видом уточнила Терр-Розе. — Она отдала энергию своего рассудка тебе?

— Да, — кивнул Алмон. — Таким образом, она пробудила мое сознание.

— А ты что был без сознания? — она смотрела на него с таким возмущенным видом, словно полуволк мог нарочно подстроить свое беспамятство.

— В некотором роде — да, но это долгая история. Мне сложно сейчас это объяснить, да и ни к чему.

Терра вставила сигарету в тонкий длинный мундштук и закурила, глядя в окно.

— Это возможно как-то исправить? — присев на корточки у дивана, толстяк одной рукой взял Анаис за запястье, другой погладил ее по щеке. — Бедный ребенок, как же она решилась на такое…

— Она не «бедный ребенок», — сухо возразил Алмон, — она вполне взрослый и достаточно сильный человек.

— Бедный, бедный сильный человек…

— Так, погодите, — досадливо поморщившись, махнула мундштуком Терра. — Ситуацию возможно хоть как-то поправить? Можно хотя бы откуда-нибудь почерпнуть силы для восстановления ее разума? Хотя, не совсем представляю, как и откуда…

— Послушайте, — подала голос задумчиво молчавшая до этих пор Ластения, — есть у меня одна мысль.

Отчего-то именно эта осень была на удивление прекрасна: мягкий желто-оранжевый свет лился с сиреневых небес, превращая красную планету в волшебную солнечную поэму. Нигде не виднелось костров но, тем не менее, пьянящий аромат дыма неуловимо витал в безмятежном воздухе. Земля пахла воспоминаниями, золото листвы покрывало беседки, осыпалось на фонтаны и аллеи, преступно красиво паря в неподвижном пряном воздухе. Сквозь плиты площадей и дорог пробивались последние цветы, они покачивались на тонких неуверенных стеблях, разглядывали небо… Один такой цветок пророс сквозь плиту аллеи, по которой шел Патриций. Владыка остановился, глядя на малиново-желтый цветок, присел перед ним на корточки и осторожно коснулся пальцами тонких лепестков, хрупких листьев.

— Откуда в тебе такая сила? — произнес Георг. — Как ты пробиваешься через камни? Зачем тебе это надо? Для того чтобы несколько дней посмотреть на солнце и умереть? Ответь, мне очень важно это узнать…

… А осень, хмельная осень, покачиваясь на высоких каблуках, танцевала по всей планете, разбрасывая листья и грезы, любовь и разлуку. Она смеялась, не приглаживая растрепавшихся рыжих волос, и верила, что никто не может быть несчастен в ее мире.

…Патриций медленно пошел по аллее дальше, отстранено глядя перед собою. Весь Парк раскрылся феерией золотых красок и гармонией света, будто именно здесь осень Марса решила воздвигнуть свою обитель. На плечо Повелителя упал желтый резной лист, слетевший с безымянной ветки безымянного дерева. Владыка осторожно взял его в руку.

— Вот оно, золото, — улыбнулся он, — самое настоящее, неподдельное золото… Дым… пахнет кострами…

Патриций посмотрел на небо. В прозрачной вышине не виднелось ни единого облака, и казалось, что дымный дух исходит именно оттуда. Запрокинув голову, Владыка все стоял и смотрел на этот купол без дна и без края. «Там жгут золото, — подумал Патриций, — во Вселенной тоже наступила осень… везде, кругом осень…»

Анаис спала, Алмон доедал все, что оставалось на блюдах, а пришедший в чувство слуга находился под столом и не желал оттуда выбираться, невзирая ни на какие уговоры.

— Моя мысль очень проста, — продолжала Ластения, — не знаю, насколько это будет эффективно, но почему не попробовать. Во дворце имеются реабилитационные лаборатории. Отец всерьез занимался медициной, и под его началом разрабатывалось множество восстановительных программ на основе целительной силы Сатурна, с большим успехом излечивались и душевные болезни…

— Ах, да! — воскликнул Сократ. — Как же я мог забыть! Там же целое исследование проводилось! И вполне успешное! Все в лаборатории! Бегом, бегом!

— Погоди, — остановила Ластения, — у нас нет необходимого персонала, я видела эту лабораторию, она очень сложная, нужны специалисты.

— Да какие там специалисты! Сами справимся, мы умные! — толстяк вылез из-за стола и попытался вытащить Алмона. — Пойдем скорее, пойдем!

— Оставь его, Сократ, — возмутилась Терр-Розе, — разве ты не видишь, как он голоден?

— Да, но пока такая махина насытится, сатурниане окончательно перебьют друг друга!

— Какой вы, однако, нудный. — Алмон отставил последнюю опустевшую тарелку.

— Нудность есть издержки моей тяжелой профессии, — Сократ подумал и добавил: — Алмон, у меня есть к тебе одно очень деловое предложение. Выслушаешь?

— А можно мне сначала принять душ? Я не могу выслушивать деловые предложения в таком виде. Пара минут, буквально пара минут…

— Давай, бегом в мои апартаменты, это рядом, — Сократ нетерпеливо потянул его за рукав. — Ластения, скажи слугам, пусть побольше полотенец принесут.

Сократ с Алмоном направились к выходу из Деревянной Столовой.

— Алмончик, — донеслось уже из коридора, — а спинку тебе потереть можно? Это ж такая честь потереть спинку… спину… спинищу самому Алмону!..

Терр-Розе с Ластенией переглянулись и расхохотались.

Соприкасаясь дыханием с осенним воздухом, Патриций ощущал прохладу в груди, но она не приносила облегчения, лишь раздражала. Все вокруг мучило Владыку своей красотой увядания. Патриций ощущал себя полностью вычеркнутым из этого мира. Больше всего ему хотелось, чтобы сейчас начался дождь или снег, или ветер с огнем… Но в мире торжествовала осень. Георг бродил среди лепных каскадов и прекраснейших скульптур отключенных фонтанов. Никто не встретился ему, ни единой живой души не виднелось поблизости, и Патрицию показалось, что кроме него на этой золотой планете вообще никого не осталось.