Владимир Покровский - Повести и Рассказы (сборник)

— Нет, — ответил Черный. — Тебе в последнюю очередь.

А тот не верил, хватал его за ноги, плакал, ругался, но ничего не достиг.

Москва гудела. Она уже привыкла к той сломанной, искаженной, вывороченной жизни, которую поверх кризиса навязал ей Черный, этот человек, пришедший неизвестно откуда и желающий непонятно чего. Она привыкла к словоизлияниям на каждом шагу, к постоянным перебоям в транспорте, а странные разговоры, странные поступки на улицах и в магазинах уже перестали ее удивлять, но волновали; в офисах тишина — люди то бешено заняты делом, то вдруг убежали куда-то, то от кого-то скрываются… Странные слухи, странные люди, странные повсюду дела.

Его уже отлавливали всерьез. Но ничто его не брало, он все так же тянул свою лямку.

— Я вас к счастью зову. К счастью!

Посвященные выставляли охрану — частная охранная фирма «Дэта», шеф которой был из «своих». Слишком много врагов. Слишком.

Ему устраивали ловушки, но сами же в них попадались — выдавали мысли, — и уходили либо посвященными, либо искалеченными. Многие стали его бояться. Его и всех остальных посвященных.

И он был рад этому. Правда, теперь он скрывался, все время настороже.

— Мне не жизни жалко. Жалко, если я не успею.

Хотя сам понимал, что ни за что не успеть.

Вглядывался в каждую мысль, искал подвоха.

Посвященных становилось все больше и больше. Он открыл несколько талантов, такие люди сами были способны посвящать, он уделял им много своего времени и женщина всегда была рядом, каждой мыслью, каждым движением.

Вместо одной у него теперь стало две жизни — жизнь с идеей и жизнь с женщиной. Он был благоразумен и не смешивал их, но не всегда получалось, иногда возникали ситуации трудносовместимые.

К лету Вера устала.

— Да люблю я тебя, люблю, — говорила она. — Думала, вот, наконец настоящий мужик, а он со своими нюнями.

Женщины трудно воспринимают новое.

— Я же молчал.

— Да что я — слепая?

Оказалось, она больше любит говорить, а думать совсем не любит, все представляла себе что-то смутное, иногда даже пугала.

И однажды она ушла. Так просто, без подготовки, взяла и ушла, он и не заметил сначала. А когда заметил, не взволновался. Только удивился немного и почувствовал себя неуютно. В самом деле, мало ли куда она может отлучиться.

Настоящая тревога пришла к ночи, ко времени, когда надо было идти на ночлег. Он выспросил охраняющих, тщательно просеял их воспоминания и ничего не узнал. В момент одной из проповедей отошла и больше не возвращалась. О чем думала? Никто не знал. Как? Никто не слышал, о чем она думала? Но нельзя же слышать все чужие мысли, тут и на свои-то времени не хватает, а если еще и чужие, то и свихнуться можно. Неужели никто никогда не слушал ее? Ну почему никогда? Только очень давно, помнится. Но там ничего интересного.

Черный ринулся к ее мужу, он знал, где тот живет. Муж в три часа ночи лежал с полотенцем на голове и читал детектив. Он очень испугался, когда в доме вдруг появился Черный.

— Где Вера?

Муж растерянно отодвинулся от прохода и Черный с рыщущими глазами ворвался в комнату. Там было частично убрано, пахло лекарствами и грязным бельем.

— Что значит «где»? С вами, где же еще!

— Сегодня не приходила?

— Нет. По… почему она должна…

— А дети? Может, они видели?

Оказалось, что старший давно в армии, а младший почти сразу после посвящения исчез из дома. Неокиники. Не какие-нибудь «Харэ Кришна». Туалеты без стенок. Черт бы их драл. Куда только милиция смотрит.

Черный от нетерпения кусал губы. Он и сам не подозревал, насколько ему стала важна Вера. Он, чуть ли не в первый раз за всю свою жизнь, прислушался к себе, не притворяется ли он сам. И не понял.

Ей некуда было идти, кроме как к старому мужу. Черный схватил его за плечи, вгляделся, еще раз проверил воспоминания (тот безуспешно пытался сыграть благородное возмущение), потом повернулся и ни слова не говоря пошел к выходу.

— Стойте! Минуточку! Как же? — заторопился ее муж. — Подождите меня. Я сейчас.

Но Черный уже возился со входной дверью.

— Да подождите меня, в самом-то деле!

— Вы будете мне мешать.

— Нет, нет! Я тоже буду ее искать. В конце концов, я ее муж. Мой долг, мое право…

Он стал суетливо скидывать пижаму.

— Я все-таки муж. Пусть там… Не вы, а я. Черт знает что! Это я должен искать, а не вы. Я, конечно. Ведь сбежала от вас, сбежала, сбежала, значит… Да есть в этом доме хоть одни целые носки?!

— Быстрее!

— Сейчас-сейчас! Рубашку никак…

— Куда она могла пойти? — нетерпеливо допрашивал Черный, — Вспоминайте! Как следует вспоминайте! Ах, да не застывайте же вы!

— Куда? К сестре разве? Может быть, может быть…

— Вряд ли к сестре. Та на нее из-за детей сердита. Ладно, это потом. Одевайтесь.

И вот — спала Москва, одиноко катились сонные машины, в темноте редко сияли окна, щелкали автоматические светофоры, ни души вокруг, только два человека метались по улицам в поисках такси. Один из них, низкий и пухлый, дробно стуча сандалиями, бегал за каждой машиной, животом и грудью вперед, а другой, голенастый, нескладный как переросток, размахивал длинными руками и время от времени пританцовывал.

Потом они сидели на заднем сиденье и говорили. Длинный постоянно перебивал, задавал вопросы, сам на них отвечал, а пухлый все время порывался спорить. В глазах у обоих светились тревога и нетерпение, но щеки пухлого сияли, грудь вздымалась и было видно, что ему приятны и эта тревога, и это нетерпение, и эта поездка в ночном такси. Шофер узнал длинного и теперь постоянно поглядывал в зеркальце заднего обзора. Но погони не было.

— Может быть, потому что она обо мне ничего не знала, ей было скучно со мной? Может быть, поэтому она ушла? А как рассказать?

— Разве можно понять, когда именно человек врет? — назидательным тоном возразил длинный.

Пухлый не совсем понял, к чему относится эта фраза, но все равно вступил в спор.

Ни у сестры, ни у кого-либо из знакомых Веры не оказалось. Когда иссякли все возможные варианты, они стали искать вслепую.

— Так даже лучше. Я ее по мыслям найду.

У каждого человека свои особые мысли. У них свой запах, свой цвет, свой тембр, на вкус и наощупь они разные тоже. Мысли Веры или, если угодно, ее душа слабо пахли хорошим мылом, имели цвет «серое на красном», иногда были одуряюще монотонны, жестки и угловаты. С этакой наркотической горечью, от которой трудно отвыкнуть. Так воспринимал Веру тот, кого называли Черным.

По запаху трудно найти в Москве человека. Черный с вериным мужем прочесали весь город не один уже раз, они месили грязь в новых районах, проталкивались через запруженный центр, они встретили массу новых людей и множество раз кивали на ходу старым знакомым. Муж время от времени заговаривал о том, что, мол, как объяснить на работе, но Черный не вникал.