Владимир Савченко - Должность во Вселенной

— Ну как же, как же! — Варфоломей Дормидонтович осанисто выпрямил спину, изменил выражение лица, пророкотал авторитетным баском: — Ваша теория, Валерьян Вениаминович, отстоит от нужд современной физики гораздо дальше, нежели общая теория относительности от нужд практической механики.

— Шокин Иван Иванович, — с удовольствием узнал Пец. — Как он там?

— Кланяться велел, кафедру вашу занимает… А это? — Любарский снова преобразился и заговорил манерно, высоким голосом: — «Ваш закон сохранения материи-действия, Валерьян Вениаминович, возможно и фундаментален, но он куда более фундаментален, чем это необходимо естественным наукам…»

— Анна Пантелеевна с кафедры философии.

— Она нынче в Москве… Да что таить, Валерьян Вениаминович, я и сам тогда очень косвенно смотрел на вашу теорию. Особенно это электрическое поле смущало меня — от знаменателя.

Астрофизик подвинул свою пиалу к самовару, наполнил кипятком, посмотрел на чайники: «Ахну-ка я теперь зелененького!» — долил заварки погуще.

— С вами чаевничать, Варфоломей Дормидонтович, — сказал Пец, сочиняя себе смесь цейлонского с грузинским, — сплошная радость сердца. Кто нынче так скажет: ахну-ка я чайку! Как говаривал незабвенный Паниковский: «Таких людей уже нет и скоро совсем не будет».

— Ну почему? — возразил доцент. — Сейчас в ходу и более энергичные глаголы. Например, дербалызнуть.

— Так то не про чай. Кстати, если желаете…

— Нет, что вы, кто же смешивает то и другое! Некоторое время благодушествовали молча.

— По обычным меркам мне действительно надо быть глубоко довольным, — задумчиво сказал Пец. — Еще бы: в половине докладов и сообщений поминали если не теорию Пеца, то полевое соотношение Пеца, то его закон сохранения, то уравнения преобразования пространства-времени.

— Не в половине, почти во всех.

— Вот видите. Признание есть. А удовлетворенности нет. Не понимаем мы здесь, Варфоломей Дормидонтович, ужасно много. И главное, по мере освоения Шара, углубления в него башней, вертолетами, аэростатами — понимание наше не растет. Боюсь, что оно даже уменьшается — из-за того, что обжились в НПВ, утратили чувство новизны, чувство проблемы. Не по себе, знаете, от этого становится… Решаем мы «проблемы», как же: сооружение вон какое выгнали на полкилометра, ускоренные испытания на надежность и сроки службы проводим с большой выгодой, асфальтовые дорожки в зоне накатали, вахтеров поставили, инструкции по технике безопасности при работе в НПВ сочинили… да мало ли! И необходимые термины появились: «уровни», «коэффициенты неоднородности», «краевые искажения» — что хотите. Словом, освоились, можем что-то делать в Шаре — и возникает иллюзия понятности того, что просто стало привычным.

— Так нам кажется понятным земное тяготение, — кивнул доцент.

— Вот именно. И эта конференция… — разгоряченный Валерьян Вениаминович отставил чашку. — Знаете, по-моему, основным итогом ее окажется то, что наше непонимание Шара, не уменьшившись, приобретет черты строгой науки.

— Ну уж!.. — поднял брови Любарский.

— Да-да. Даже многих наук… — Пец встал, подошел к рабочему столу, раскрыл папку с материалами конференции, нашел программу. Любарский тоже подошел с пиалой в руке. — Вот, пожалуйста: Тетросян, доктор наук из Еревана, «Обобщение основных принципов теормеханики на случай НПВ». Вот Зискинд и Будылев, наши архитекторы, «Методы расчета и проектирования статично напряженных конструкций в НПВ», вот Сидоров и Петровский, тоже наши: «Специфика конструирования механизмов, работающих в НПВ»… Это уже обобщения сопромата для неоднородного мира. Тут есть и обобщения электродинамики, теории излучений, даже квантовой механики…

— Я, кстати, тоже подумывал выступить с обобщением, — сказал Любарский. «Обобщение астрофизических наблюдений на случай НПВ», чем не тема! Ведь все наблюдаемое мы сейчас интерпретируем для однородной Вселенной. На какие только ухищрения не пускаемся, чтобы втиснуть все в привычную однородность! Заметили «красное смещение» — это непременно эффект Допплера от удаления звезд и Галактик. А у вас тут и красное, и фиолетовое — без всяких разбеганий и сближений. Знаем, что в ускорителях можно разгонять заряженные частицы — и быстрые космические частицы объясняем циклотронным эффектом. За уши притягиваем… Нет, правда: куда более естественной станет картина мира, если предположить в ней области НПВ.

— Истинная картина мира какой была, такой и останется, — наставительно заметил Пец. — Наши представления приблизятся к ней… Видите, и вы с обобщением — как все.

— Так разве плохо, Валерьян Вениаминович? И отлично!

— Да где же отлично? Смотрите: раз наш опыт… только опыт, ползучую эмпирику! — перенимают во всех науках, то нам уже неудобно — нам, таким умным — обнаруживать свое недоумение о многих фактах в Шаре. Вот и маскируем его туманными понятиями «феномен непрозрачности», «схождение гравитационных линий», «мерцания» (у этих даже подвиды есть: «вихревые», «штриховые», «вибрионные»). А что они и почему?… — Валерьян Вениаминович развел руками.

Они вернулись к самовару. Любарский допил свою пиалу, перевернул на блюдце:

— Нет, вода здесь не та, не наша, не волжская. Та легкая — сколько ни пей, вся потом выйдет. А здесь… три чашки — и баста.

— Хлорируют сильно, перестраховочно, — отозвался хозяин. — Если несколько человек умрет от какой-нибудь заразы — скандал на весь Союз. А что хлорка отнимает у каждого горожанина пару лет жизни, это медикам все равно. За это их наука не ответственна.

— У них, как у всех, Валерьян Вениаминович.

— Да… Так что же вы не выступили со своим сообщением? Интересно и стоило.

— А по причине, которую вы и сами заметили: слишком прикладной, приземленный характер носила конференция. Будто и не из космоса залетел к нам Шар, будто его на заводе в Мытищах сделали… помните, как та газетка писала! — и надо эксплуатировать. Не в тон попало бы мое выступление.

— Ну, знаете, в тон, не в тон! Эдак если ждать… Готовьте статью, дадим в сборник «Проблемы НПВ». Кстати, Варфоломей Дормидонтович, — Пец поглядел на гостя со значением, — многие делегаты интересовались условиями работы, перспективами, высказывали намерение перебраться к нам… А?

— Что? — не понял тот.

— Так ведь — займут все хорошие, интересные места.

Любарский наконец сообразил, рассмеялся со вкусом:

— О, Валерьян Вениаминович, да у вас, оказывается, хватка! Не просто переходи, мол, к нам работать — а затронули самое ретивое научного работника в современной гонке. Раньше вы таким не были… Астрофизик я, что мне у вас делать!

— Астро-, тепло-, электро— и тому подобное — лишь приставки к слову «физик», которое означает, если помните, «исследующий природу вещей». Вы физик — и с ясным мышлением, широкими взглядами. Нам таких надо… Хорошо, искушать не буду, но подумайте.