Владимир Савченко - Время больших отрицаний

На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все НИИвцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.

— Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте — и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации — пшик.

— Так вы не сцепщик? — спросил Буров.

— Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… — он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. — До этого — пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыли этот состав. Нет, серьезно…

— А откуда вы знаете, что утром нагрянут масс-медиа и экологи? — спросил Панкратов.

— Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в 11 обещали быть.

— Отблагодарить, значицца, захотелось? — сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. — Родимому ядерному центру? Не иначе как за институт Сербского?..

Тот кивнул.

— Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? — уточнил Панкратов. — Примчат на пшик.

— А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! — При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые и злые. — С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте — с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется — рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..

— Он прав! — поднял палец Буров.

— А как с благодарностью родимому центру… за институт Сербского, надо полагать? — Спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.

Сцепщик отмахнулся, как от мухи:

— Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.

— Степень есть? — поинтересовался Буров.

— Кандидатская. Физ-мат. Докторская диссертация лежит.

— Как это вы нас так сходу вычислили? — спросил Панкратов.

— Не сходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться нетрудно — доказать трудно. На вас еще долго никто ничего не докажет.

— Растакую мать, я за! — горячо сказал Дусик. — Нашего человека сразу видно — он просто создан для НПВ.

— Вы сами-то еще без году неделя наш человек, — буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.

— Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, — парировал Климов. — В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!

Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр — только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.

— Как вас зовут? — сросил Панкратов. — Меня Миша.

— Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.

— Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?

— Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?

— Ну, наш человек, пробы негде ставить! — снова горячо вступил Климов. — Что те имена, в самом деле! Я вот Евдоким Афанасьевич, так меня, знаешь, в Дусю переделали. И фамилию даже присобачили от того монтера Мечникова из «Двенадцати стульев» — хотя я вовсе не алкаш.

— Но и своего не упустит, — поддал Панкратов.

— А какой русский человек свое упустит!.. Так что теперь нас двое! — и протянул руку сцепщику.

Так в жизнь НИИ, в жизнь странного НПВ-мира вошел странный — подстать ему — человек.

В НПВ все происходит быстро и в НИИ НПВ все решают быстро и неординарно. Ловушку-монстра с десятью платформами опаснейшего груза внутри (о котором и речи не было, чтоб передать ее заинтересованному и хорошо знакомому человеку, Страшнову) оставили на Катагани-товарной под присмотром «сцепщика», с коим встретились впервые. И с полной уверенностью: свой человек, наш.

…А сами направились одни в Овечий Филиал, другие в НИИ — возиться с Полигоном, решать головоломку: как наполнять его, где взять веществва и так далее.

В 10 утра на Катагань-товарную подскочил опять на машине Панкратов. Сцепщик ждал его у колеи без рельс. Миша аккуратно выпростал из «футляра для чертежей» состав с рельсами — даже шпалы легли в свои выемки.

Протекшие в Ловушке века отразились на металле колес и боках контейнеров ровными пятнами сухой ржавчины. И нигде не осталось следа смазки.

— Класс… — сказал НетСурьез, когда вернулся с инструментом от конца состава. — Даже стык свинтил без усилий.

— Не «класс», а кибернетика, — ответил Миша. — Процессор Ловушки запомнил все манипуляции ввода, для вывода дает их зеркально, в обратном порядке.

«Сцепщик» забрал в пристанционном бараке-общаге скудные пожитки, книги, и они уехали в НИИ.

В одиннадцать часов на товарной появилось много людей с видекамерами, фотоаппаратами, магнитофонами, приборами и даже плакатами. Все получилось, как предсказал НетСурьез: ни радиации, ни сенсации — пшик.

День текущий 10.55139 окт

6.454968E+08 Шторм-цикл текущий МВ

11 октября 14 ч 14 мин

11+ 15 окт 13 ч Уровня К 6

На полигоне 25 марта/шареня 115/97 К-года

Светит 35004-е МВ-солнце

…Под этим номером также сияло не солнце-звезда, а МВ-галактика: соседняя, за найденной окраинной, более отдаленная. Но не слишком — вот фотоэлементы автоматики Бурова и приняли ее за самую яркую звезду; немудрено. Сфокусировали полями пространственные линзы, начали по sin— закону приближать.

Утром она была «неправильной», светящейся кляксой. Ближе к полудню из нее сформировался звездный трехрукавный вихрь; наиболее ярко светило округлое ядро. В полдень рукава вихря свернулись и сомкнулись — галактика стала эллиптической. Потом снова вихрь расширяющийся, к вечеру — клякса иной формы. Ядро растеклось.

Но это между прочим. Антураж, от которого у знающих цепенела душа, а прочим было все равно.

Далее следует вставное эссе. Оно вставное и Эссе, потому что не очень сюжетно. Однако на нем, точнее, на его герое, висят сюжеты всего последующего, еще трех с половиной романов. Речь о НетСурьезе. Потому что его идеи затмевают любые, даже самые крутые, коллизии.