Михаил Емцев - Ярмарка теней (сборник)

Второв неодобрительно покачал головой.

"Школьный модернизм, — подумал он. — Показуха наоборот, антипоказуха… Кому все это нужно?"

Второв не любил Кузовкина. Ему довелось слышать покойного академика два раза на конференциях, и тот ему не понравился. Он был громогласен и самоуверен.

"Я ничего не знаю, но все могу!" — кричал Кузовкин с трибуны на физиков, выступивших с критикой его теории субмолекулярного обмена вещества. Он действительно мог многое, но не все. Старость и смерть и для него были непобедимыми противниками.

Второв вздохнул и посмотрел вверх.

"Тихо-то как! Тихо… Лес остается лесом, даже детскими кубиками его не испортишь".

Хлопнула дверь. Из сооружения, несколько напоминавшего плавательный бассейн, вышли сотрудники в белых халатах. Двое несли длинный ящик с открытым верхом, оставляя на траве тонкий след из опилок. Они пересекли двор и вошли в домик, похожий на железнодорожную будку.

В небе плыли пышные, словно мыльная пена в лучшей московской парикмахерской, облака, пахло соснами. Мягкий, чуть влажный ветер приятно ласкал кожу. Второв подумал, что, пожалуй, не зря он сюда приехал — хоть чистым воздухом подышит.

Во двор медленно въехала машина. Из кабины вышли мужчина и женщина и принялись деловито выгружать картонки и свертки.

— Где лаборатория генетических структур? — спросил Второв.

Женщина выпрямилась, упершись ладонями в бока.

— Вон там. — Она мотнула головой в сторону башни из красного кирпича, разделенной на пять этажей круглыми окнами. Прядь волос сорвалась со лба и брызнула на лицо женщины. Получилась вуаль, из-под которой глядели усталые карие глаза.

Второв вспомнил про письмо, которое ждало его дома, и заторопился.

"Нагородили черт знает что… Перила черные, ступени желтые. Лифт, конечно, не догадались сделать…"

Он попал в узкий, изогнутый коридор.

"Стены белые, как в больнице… И пахнет, как в больнице: йодом, карболкой и хозяйственным мылом", — отметил он.

На третьем этаже за стеклянной дверью Второв увидел людей, сидевших в удобных пластмассовых креслах. Кто-то стоял у доски. Вероятно, рассказывал. По стенам было развешано множество графиков. Второв всмотрелся в листы ватмана.

"Усредненная формула миозина и разветвленная схема генетического кода". Прочел название: "К вопросу о механизме обмена в мышечной клетке".

"Интересно! Значит, покойный академик и метаболизмом занимался. Очень интересно".

Второв хотел было войти, но раздумал:

"Пусть их сидят семинарничают. Сначала с лабораторией нужно в общем познакомиться…"

На четвертом этаже он отыскал кабинет Кузовкина. Около двери была прикреплена табличка с надписью: "Аполлинарий Аристархович Кузовкин". И все. Звание и заслуги не указаны, они общеизвестны. Только дата рождения и смерти. "Жаль! Все же он еще многое мог сделать, шестьдесят три для ученого-экспериментатора — это не рубеж", — вздохнул Второв.

Со смешанным чувством смущения и непонятного раздражения он нажал ручку двери. То ли движение его было слишком резким, то ли дверь была слабо закрыта, но случилось непредвиденное. Раздался щелчок, дверь распахнулась, и Второв влетел в комнату. Двое мужчин, стоявших возле письменного стола с мензурками в руках, на миг застыли в изумлении. На развернутой газете лежала крупно нарезанная колбаса, ломти белого и черного хлеба, коробка бычков в томате. Здесь же приютилась узкогорлая колбочка с остатками прозрачной жидкости. Пахло табаком.

— Здравствуйте! — смущенно сказал Второв.

— Здравствуйте!.. — протянул брюнет.

— Здоровеньки булы! — подмигнул блондин с редкими прямыми волосами и узким лицом.

Брюнет поставил недопитую мензурку на стол и вопросительно посмотрел на Второва. Блондин колебался, но выпил (он тоже пил из мензурки), взяв для закуски кусок колбасы и белый хлеб.

— Прошу прощения, я, кажется, помешал?

— Ничего, ничего, — сказал блондин. — А вам кто, собственно, нужен?

— Моя фамилия Второв, мне предложили временно руководить лабораторией…

Блондин, покраснев, аккуратно поправил газету, словно его смущало обнаженное тело колбасы и красные пятна томата.

Брюнет начал медленно пятиться. Полоска света от окна между ним и краем стола стала расти так мучительно медленно, что Второву захотелось подтолкнуть его.

— Отмечаете? — неопределенно сказал он и шагнул мимо стола к окну, где стояли приземистые шкафы с книгами. Второв чувствовал, что тоже начинает краснеть, нужно было как-то действовать.

— Вы попали в самую точку: перерыв у нас, вот отмечаем, — выдохнул блондин. — День рождения вот… у него. А здесь кабинетик пустует. Вот мы и собрались обмыть, так сказать, его… — Он ткнул пальцем в брюнета, уже успевшего отдалиться на почтительное расстояние от стола и приблизиться к распахнутой настежь двери.

Тот застыл на несколько мгновений, соображая, к чему ведет подобный поворот ситуации.

— Да, — неуверенно сказал он, — день рождения у меня. Я родился.

Брюнет уже освоился и решительным шагом приблизился к столу.

— Может, вы с нами за компанию, так сказать? — нарочито веселым голосом спросил он и взялся за колбу.

— Вот именно! В честь знакомства, — заулыбался блондин…

Второв посмотрел на них. Черти этакие! Блондин, должно быть, плут и пройдоха, каких свет не видывал.

— Спасибо, — сказал Второв, — не пью. А вы пейте.

— Как вас величают-то? — полюбопытствовал блондин.

— Александр Григорьич.

— А меня Сергей Федорович Сомов, я главный механик в этой лаборатории, а он электрик наш, Анатолий Стеценко, значит. Ваше здоровье!

Выпив, Сомов развеселился. По его лицу разлился румянец, глаза заблестели. Он толкнул в бок «именинника»:

— Вот не гадали, Стеценко, что мы сегодня с тобой будем новое начальство обмывать! А?

— Да, — сказал Стеценко басом, — это уж факт.

— А кто сейчас лабораторией Аполлинария Аристарховича командует? спросил Второв.

— Считается, что новый директор, — словоохотливо объяснил Сомов, беря кусок колбасы, — но мы видели его за это время всего один раз. Оно, правда, после Аполлоши, не в обиду будет сказано, Филипп будет помельче. И фигурой, и головой не вышел. Правильно, Анатолий?

— Точно. Насчет головы не знаю, а с фигурой у покойника было все в порядке. Высокий, плечистый, и сила у него была дай бог.

— Да, а ведь старик, пенсионер, считай. А как тогда он эту тележку свернул, а? — Сомов просиял, словно он сам совершил этот подвиг.

— Какую тележку? — удивился Второв.

— Было тут одно дело, — улыбнулся Стеценко. — Старик выезжал со двора на своей машине, а в воротах наши подсобники застряли с тележкой, на ней возят корм для зверья. Мотор заглох, и как-то она у них так развернулась, что стала поперек — ни пройти, ни проехать. Ждал, ждал академик, а работяги копошатся — и ни с места. Известное дело, народ неумелый…