Харлан Эллисон - Все звуки страха (сборник)

Кишки Таллента словно собрались растянуться во всю длину. Рот то пересыхал, то наполнялся каким-то дерьмом, то пересыхал снова. Страшно, страшно хотелось дури! Ничего так не хотелось! Он должен ее получить! Они обязаны ему помочь! Таллент взвыл и пополз, не сводя глаз с зиговских ботинок.

Шепелявый отступил:

— Вставай. Там в любую секунду ожидают ответа.

Таллент с трудом встал на ноги и ухватился за операционный стол. Стол был привинчен к полу, но наркоман уже умудрился согнуть две его ножки в отчаянном стремлении вырваться, заполучить желанную дурь.

— Вперед! — рявкнул Зиг.

И снова повел трясущегося, развесившего слюни Бенно Таллента в радиорубку. Когда Паркхерст увидел, в каком состоянии мародер, он что-то негромко приказал Доку Баддеру. Старая калоша кивнула и вытряхнулась из комнаты.

А Таллент тупо осматривался, пока Док Баддер не вернулся.

Старик принес с собой маленький белоснежный пакетик, и Таллент тут же сообразил, что это такое. Дурь. Дурь!

— Дайте… дайте… дайте… пожалуйста… вы должны мне ее дать… дайте… дайте…

Дрожащими пальцами он потянулся к пакетику. А Док Баддер, глядя на наркомана и вспоминая свой недополученный стакан, решил немного помучить Таллента и отдернул руку.

Наркоман еле-еле доплелся до старика и почти на него упал. Из раскрытого рта вырывались хрипы и глухие слова.

— Дайте… дайте… дайте… дайте… — настойчивым шепотом умолял Бенно Таллент.

Док решил еще позабавиться и мерзко захихикал. Но тут вмешался Паркхерст.

— Оставьте его в покое, Док! — рявкнул блондин. — Пусть получит свою дозу! Я сказал.

Док швырнул пакетик на пол — и Таллент тут же рухнул на четвереньки, ползком подбираясь к заветной дури. Вот она, вот она… у него в руках… Наркоман вскрыл пакетик зубами.

Потом сползал к пульту, схватил оттуда блокнот и вырвал листок бумаги. Сложил его вдвое и высыпал белую дрянь в бумажный желобок.

Наконец повернулся к стене, скорчился так, чтобы никто не видел, — и поочередно вдохнул порошок обеими ноздрями.

Стоило дури оказаться в носоглотке, как голод отступил, силы вернулись, в голове посветлело, а руки перестали трястись.

Когда Таллент повернулся к остальным, он уже не был жалкой развалиной.

Только трусом.

— Сколько еще? — спросил из другого конца комнаты Баннеман, упорно не глядя на Таллента.

— Уже в любую секунду, — глухо пробубнил из-под своего радионамордника инженер. И так, словно его слова были сигналом, тут же ровно загудели зуммеры, и в тишину комнаты ворвался скрежет трансляционного аппарата.

Зазвучал холодный металлический голос — результат перевода кибенского на английский:

— Мы принимаем игру. Как показывают наши приборы, бомба у вас есть. Мы даем вам семь часов на погрузку и отлет. — И все послание.

Сердце Таллента вдруг ушло далеко в пятки. Если прибор чужаков показывает увеличение нейтринной эмиссии, значит, последняя надежда потеряна. У Сопротивления и впрямь есть бомба! А где она, Бенно Таллент уже знает! Он сам — ходячая бомба. Ходячая смерть!

— Надо спешить, — бросил Паркхерст и направился к коридору.

— А я? Как же я? — Таллент снова повысил голос и ухватил блондина за рукав. — Ведь они вас отпускают! Значит, я вам больше не нужен! Правда? Значит… значит, вы можете вынуть из меня эту штуку!

Паркхерст с невыразимой тоской в глазах устало взглянул на Таллента:

— Зиг, присмотри за ним. Через семь часов он нам понадобится. — И вожак Сопротивления вышел за дверь.

Все, кроме Зига, последовали за командиром. Тогда Таллент повернулся к шепелявому и заорал:

— В чем дело? Скажи!

И Зиг сказал:

— Ты станешь последним человеком на Планете Мерта. У этих кибенов есть машины слежения за центрами нейтринной эмиссии. Будь бомба заложена в каком-то определенном месте, они бы мигом ее нашли. Но движущийся человек не находится в определенном месте. Кибены ни в жизнь не заподозрят, что это человек. Решат, что все мы свалили. А ты останешься здесь. Вместе с бомбой. Станешь нашим страховым полисом.

Сейчас Паркхерст управляет бомбой. Пока он здесь, бомба не взорвется. Но по выходе в космос он переведет ее в автоматический режим. Тогда она взорвется в точно установленное время.

Итак, если вражеские корабли снимутся и попытаются нас преследовать, бомба взорвется. И, если они не снимутся, но не сумеют вовремя отыскать бомбу, она опятьтаки взорвется.

Зиг излагал все спокойно и холодно. Шепелявого нисколько не волновало, что несчастного мародера он тем самым приговаривает к мученической смерти. Бенно Таллент даже почувствовал, как в нем поднимается подхлестнутая дурью волна гнева и отчаяния. Надо же так его одурачить! Превратить в ходячую бомбу!

— А что, если я сразу рвану к кибенам, и пусть они вырежут бомбу хирургически — так же, как вы ее вставили? А? — набравшись отваги, вякнул Таллент.

— Хрен тебе, — нежно отозвался Зиг. — Не рванешь.

— Почему?

— Да потому, что они не станут, как мы, с тобой валандаться. Первый же отряд кибенских пехотинцев, который прознает, что бомба у тебя в брюхе, разложит тебя на месте. А резать тебя будет минер, а не хирург. И, будь уверен, не скальпелем.

Шепелявый спокойно смотрел, как дикий ужас наползает на лицо Таллента.

— Так что чем дольше будешь в бегах, тем позже тебя найдут. А чем позже тебя найдут, тем больше у нас шансов добраться куда надо и предупредить землян. Потому-то мы и выбрали человека, от которого за милю смердит трусостью. Такой побежит за милую душу. У такого бегство в крови. Как и желание выжить.

Ты побежишь, слякоть. Побежишь. Не зря Паркхерст тебя выбрал. Дернешь, приятель, без остановки!

Тут Таллент выпрямил спину и заорал:

— Ты! Меня зовут Таллент! Бенно Таллент! У меня есть имя! Понятно тебе? Имя! Я Таллент! Бенно! Бенно Таллент! Понял?

Зиг подло усмехнулся и присел на скамейку у пульта:

— Насрать мне, парень, как там тебя зовут. Думаешь, почему мы не стали выяснять твоего имени?

Не зная имени, легче тебя забыть. Паркхерсту и другим особо чувствительным это будет ой как непросто. Они еще там переживают…

А мне лично насрать. Такой же нарк, как ты, убил мою жену перед самым… перед самым… — Шепелявый поднял глаза к потолку — словно заглядывая туда, где в ожидании сидели кибены. — Теперь мы вроде как в расчете. А вообще мне насрать. Ну, одним подонком меньше станет. Без разницы.

Тут Таллент рванул к двери, но Зиг, взмахнув прикладом, резко въехал им в спину беглецу. Мародер плюхнулся на пол и, корчась от боли, жалобно зарыдал.

А шепелявый как ни в чем не бывало уселся обратно на скамейку.

— Теперь мы часиков семь подождем, — тихо проговорил он. — А вот потом ты, парень, станешь полезным членом общества. В натуре полезным. Ведь у тебя в брюхе смерть целого кибенского флота.