Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного

Щеглов еще не успел подняться с места, как бесшумно открылась дверь кабинета, и секретарь Ларина доложил:

— Андрей Савельевич, технический эксперт инженер Климов и доктор Крылова просят принять их по важному делу.

— Просите, — коротко бросил Ларин.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Сердце Лобова тревожно сжалось: «Неужели я ошибся в своих предположениях, и профессор Стогов действительно погиб в огне?»

Как ни был озабочен и взволнован начальник Управления, он не изменил своей всегдашней вежливости. И сейчас Ларин вышел из-за стола, учтиво поклонился Крыловой, пожал руку Климову, пригласил экспертов садиться и сам опустился в кресло у стоявшего в стороне столика лишь после того, как села Крылова.

— Слушаем вас, Валентина Георгиевна, — сказал Ларин, когда в кабинете вновь установилась тишина.

— Андрей Савельевич, — начала Крылова мягким певучим голосом, — я произвела вскрытие трупа, обнаруженного в доме профессора Стогова. Против ожидания, смерть покойного наступила совсем не от ожогов. Все ожоги на теле являются уже посмертными.

— То есть он горел уже мертвым? — уточнил Ларин.

— Совершенно верно, — кивнула Крылова, — мертвец оказался в своеобразном крематории. А смерть наступила примерно за два часа до начала пожара, от действия пока еще не известного нам растительного яда. Наибольшее скопление яда я обнаружила в черепе трупа. Значительная часть мозгового вещества разрушена. От этого и наступила смерть.

— Так, значит новинку опробовали, — невесело усмехнулся Ларин и поинтересовался:

— А что вы сделали, доктор, для выполнения приказа товарища Лобова о восстановлении прижизненных черт лица трупа?

— Сделала все, о чем просил Алексей Петрович.

— И каковы же результаты? — не удержался Лобов.

— Это не Стогов, — внешне спокойно произнесла Крылова.

Услышав слова доктора, присутствовавшие в комнате облегченно вздохнули, а Крылова, подавая вскочившему с места Ларину еще влажные фотографии, пояснила:

— На этих снимках вы видите лицо трупа до восстановления. Это переданный нам Игорем Стоговым последний снимок профессора. А здесь снимки восстановленного лица трупа. Даже и здесь видно, что это не Стогов. У профессора лоб выше и шире, другая форма носа, подбородка, ушей. Но у меня есть и другие, более веские доказательства того, что это не Стогов. Как рассказывал мне Игорь Стогов, профессор в молодости, во время Отечественной войны, был несколько раз ранен. Никаких следов ранений у трупа не обнаружено. Профессор страдал заболеванием сердца. Каких-либо признаков этой болезни при вскрытии тела не найдено. Наконец, профессору Стогову уже шестьдесят лет, состояние же внутренних органов трупа показывает, что убитому было никак не больше сорока пяти — сорока семи лет.

— Спасибо, Валентина Георгиевна, — поблагодарил Ларин и обратился к Климову:

— А у вас какие новости?

— В соответствии с приказом товарища Лобова, я продактилоскопировал левую руку трупа. Вот формула отпечатков его пальцев — Климов подал Ларину листок бумаги. — А вот формула отпечатков пальцев Стогова, которые мы нашли на черенке заступа. Как видите, никакого совпадения.

Ларин поднялся и заговорил, обращаясь к экспертам:

— Благодарю вас, товарищи, за четкое и быстрое исполнение боевого приказа. Прошу вас, доктор Крылова, совместно с химиками продолжить исследование яда, который вы нашли в черепе трупа, о результатах доложите лично мне через сорок восемь часов. Инженеру Климову составить описание причин возникновения пожара, закончить химический и физический анализ дыма, взятого на пожаре.

Ларин, сразу заметно повеселевший, помолчал и закончил:

— Все. Еще раз благодарю. Можете быть свободны, товарищи.

Когда Крылова и Климов скрылись за дверями кабинета, Ларин вернулся за свой стол и произнес:

— Следовательно, ваши, Алексей Петрович, предположения подтвердились. Стогов действительно жив. Тем быстрее должны мы действовать. Для этого нужно разгадать замыслы врага. Продолжим наше совещание. Слушаем мнение товарища Лобова.

Лобов, не скрывая радости от сознания своей правоты, заговорил убежденно, страстно:

— Я полагаю, что похищение профессора Стогова, а теперь мы уже вправе говорить о похищении, это либо отвлекающий маневр, либо подготовка к осуществлению основного замысла. Таким основным замыслом, по моему глубокому убеждению, является диверсия на строящейся в районе нашего города первой в мире термоядерной электростанции. Если к нам действительно проник Янус, то он прибыл не для похищения Стогова, а со значительно более опасным заданием.

По приглашению Ларина высказали свои предположения Щеглов, Уваров и Новиков. Они согласились с версией Лобова и предлагали меры, чтобы обезопасить стройку станции и расставить ловушки на пути врага.

Ларин был предельно краток:

— Хорошо, товарищи, — сказал он, — что у нас сложилось единое мнение о целях врага. Теперь посоветуемся о плане предстоящей операции…

Атомный лимузин, в котором ехали Ларин и Лобов, с предельной скоростью мчался по широким, утопающим в зелени проспектам Крутогорска.

Тревожные мысли роились в мозгу Лобова. Он вспоминал Михаила Павловича Стогова, его негромкий, чуть глуховатый голос, некрупную коренастую фигуру, как бы аккумулировавшую частицу той великой энергии, которой повелевал ученый. И вот сейчас этот человек, прославивший своими трудами советскую науку, любимый учитель Лобова попал в страшную беду. Грозная опасность нависла над его всегда по-мальчишески задорно вскинутой головой. Похитив Стогова, враг посягнул на светлую, не знавшую покоя и утомления, постоянно устремленную в будущее мысль профессора.

Алексей Петрович был далеко не робким и не сентиментальным человеком, но сейчас, раздумывая над судьбой профессора, он нервно покусывал губы и до боли сжимал в кулаки большие руки.

Стать пленником врага в невидимой тайной войне, которую со дня рождения Советской страны ведут против нее некоронованные финансовые короли всех стран старого мира, что может быть трагичнее. И эта трагедия выпала на долю Стогова.

Лобов знал, что ученый будет непреклонен. Знал он и беспощадность врага в его стремлении похитить знания и талант Стогова. Он понимал, что непреклонность Стогова обрекала ученого на физические и моральные пытки, возможно, даже на смерть. «Как же мы должны спешить, — думал Лобов, — спешить, но ни в коем случае не ошибаться, действовать только наверняка».

И потому, что Алексей все время думал о Стогове, ему вспомнился один не позабытый в житейской сутолоке эпизод, связанный с профессором.